Эм Вельк - Рассказы (сборник)

На безоблачном небе полыхало солнце, листья каштанов под действием уличной пыли и времени утратили свой былой блеск, ибо стояла середина жатвы и, казалось, людям, зверью и всему растущему на земле пришло время пожинать плоды. Но вот длинная колонна прошла. Люди, глазевшие на нее, вернулись в свои жилища к своим делам, одни беззаботные и радостные, другие серьезные и задумчивые.

Задумчивых было мало, а серьезные сохраняли этот настрой, когда процессия скрылась, пожалуй, лишь из опасения, что вслед за этим конным смотром возникнут новые трудности и препоны в работе. Ведь многие из них знали это по событиям двадцатипятилетней давности, времен первой мировой войны. Но они быстро утешились верой, которую вот уже шесть лет черпали из репродукторов, газет и уст ораторов, твердо полагая, что на сей раз в великий поход собрался иной, могущественный, призванный властвовать народ. И пусть эти землепашцы и ремесленники сами не смеялись, не пели и не бахвалились; они внимали пенью, смеху и бахвальству тысяч, сотен тысяч и миллионов жителей рейха. Внимали и млели. Истекшие шесть лет гитлеровской империи представлялись им широкой дорогой побед, где одна триумфальная арка следовала за другой, и в мыслях они видели себя марширующими по этой дороге в едином строю могучих, непобедимых германцев. Из множества заштатных лавочников они превратились в чудовищную военную гусеницу, внушающую страх и состоящую из миллионов отвратительных личинок бледного комара светло-коричневого и черного цвета, которого наши предки когда-то считали предвестником войн, болезней, голода и мора. Те немногие, что видели ростки зла, перестали отчаиваться при мысли о том, мак избежать или предотвратить его. Их усилия стали бесполезными. Казалось, весь народ утратил со зреньем и слухом еще и способность чувствовать. Война! — это ужасное слово, гремевшее из всех репродукторов, вроде бы не внушало людям страха. Толстая лавочница на углу улицы, которая после провозглашения протектората Богемии и Моравии, весной требовала: «Ну, а теперь он должен быстро управиться и с польским коридором!», лишь однажды выказала слабость, вспомнив о своем военнообязанном сыне. Потом она стала образцом геройской немецкой матери, а позже в гордом трауре внимательно следила за постепенно мрачневшими лицами сограждан.

К тому времени уже исполнилось то, что предрекал старик, когда длинная процессия лошадей исчезла из виду: «И ни одна из них не увидит родной стороны!»

Было приказано согнать их со всех окрестных деревень на рыночную площадь небольшого городка, которая оказалась слишком тесной, так что пришлось отвести их на стрельбище за город. Заперев комнату на ключ, старик спросил, все ли видели последнюю, самую последнюю лошадь: огромный буланой масти конь плелся вслед за процессией, будто зная, что в любую минуту может догнать ее, и тем не менее медлил, словно желая сполна насладиться игрой. Будучи человеком, знающим Библию, старик взял в руки книгу и с торжественной серьезностью прочел стих из Апокалипсиса: «И я взглянул, и вот конь бледный, и на нем всадник, которому имя „Смерть“, и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными».

И хотя за много лет до того я видел, что близится конец мира, который не был моим, я закрыл на несколько минут глаза, когда говорил старец, представив себе картины бед и ужасов, которые тот воскресил в памяти чтеньем других пророческих стихов. Я отрешился от людей, и душа моя наполнилась состраданьем к лошадям. Мысленно я проследил весь их путь до самых истоков и увидел их на широком лугу у края болота в родных местах. Отчаянные мальчишки подкрадывались к лежащим в траве жеребцам, прыгали им на спину, скакали на отчаянно брыкавшихся конях по лугу и, описав высокую дугу, летели в траву. Обычно быстро успокаивавшиеся животные после подходили и обнюхивали неподвижно лежавшего мальчишку, изображавшего геройскую смерть в кавалерийской атаке. Ведь и в школе и в книгах для чтения это считалось единственно достойной кончиной.

Раньше в Орплиде водились дикие кони. И, подобно душам людей, населяющим эту таинственную страну, где с давних пор между людьми и всем живым царили мир и согласье, души благородных коней, вероятно, обитают там и поныне, присоединяясь в полнолунье к пасущимся лошадям и иногда являясь людям.

Я вспомнил, как однажды мальчишкой в сумерках летнего вечера увидел призрак такого коня. Серо-белый, он стоял между елями на просеке Божьего острова, настоящий конь. Его круп скрывала темнота, на лбу у животного был рог, а на спине сидела прекрасная женщина. Быть может, это фантастическое существо родилось в возбужденном сознании мальчика на острове, освещенном лучами заходящего солнца и наполненном последней песней возвращающихся птиц, и было навеяно одной из больших картин, виденных им у учителя. Когда зверь в расплывчатых очертаньях, однако достаточно отчетливо видимый, предстал перед ним, мальчик знал: его зовут единорогом и в средневековье его считали символом чистоты, мирной силы и единенья бога со зверем.