Морис Бланшо - Рассказ?

Внимание, приятие того, что от внимания ускользает, выход на неожиданное, ожидание, которое составляет неожиданность всякого ожидания.

# Чуть позже она начала: “Мне бы хотелось с вами поговорить”. Она не переставала поддерживать беседу с ним и потом, но ничто его так не задело, как эти первые слова.

По сравнению с собою же она показалась столь поразительно нескромной, что он не сомневался — у нее не было другой цели, кроме как принудить его к почти не совместимой с жизнью скромности.

“Вы слушаете эту историю, будто речь идет о чем-то волнующем, замечательном, интересном”. Вот как он слушает.

Какую-то историю, которая требует лишь каплю внимания. Но также и дарующего внимание ожидания.

# Кто-то во мне сам с собой беседует.

Кто-то во мне с кем-то беседует. Я их не слышу. Однако без меня, их разлучающего, и без разлуки, в которой я их удерживаю, они бы друг друга не услышали.

# Он заметил, что ее привлекает свет, — определенный свет, имевший, казалось, источником какую-то точку описания, которое он молчаливо согласился, никогда не переставая, поддерживать.

Не описывай этого так, будто об этом вспоминаешь.

# Когда он спрашивает себя: “Чего она от меня ждет?”, он предчувствует, что она не ждет, а находится на пределе ожидания.

# Она не ждала, не ждал он. Между ними, однако, ожидание.

# Внимание ждет. Он не знает, его ли это от него отделенное и ждущее вне ожидание. Он просто с ним пребывает.

Внимание, которое собирается в нем ожиданием, предназначенное не осуществить то, чего он ждет, а дать отстраниться единственным ожиданием всему осуществимому, приближается к неосуществимому.

Дарует внимание одно лишь ожидание. Пустое, без плана время есть ожидание, дарующее внимание.

Он не был — внимая — внимателен к самому себе или чему-то, с чем бы то ни было соотносящемуся, но был доведен — бесконечно ожидая — до крайнего предела, который от ожидания ускользает.

Ожидание дарует внимание, забирая все, что ожидается.

Внимая, он распоряжается бесконечностью ожидания, которое открывает его неожиданному, доводя до крайнего предела, который не дает себя достичь.

# Больше не было иной опасности, кроме опасности лишенных внимания речей.

Внимание никогда не оставляло его, в нем жестоко оставленного.

# Он не думал, что одна речь может быть важнее другой, каждая была важнее всех остальных, каждая фраза оказывалась основной, но все они тем не менее стремились лишь собраться вместе в одной из них, которую можно было бы замолчать.

# “На подобную речь ты никогда не ответишь”. Он, тут же встрепенувшись, спрашивает: “Кто это сказал?” И, поскольку повсюду царит глубочайшее безмолвие, спрашивает вновь: “Кто хранит безмолвие?”

Он вполне отдает себе в этом отчет: она говорит, и некому вернуть ей безмолвие, некому его у нее собрать.

# Стоило за ней последить, и ему казалось, что она неощутимо отступает, вовлекая его в свое попятное движение. Неподвижные, они, и тот, и другой, отстранялись, уступая место своей неподвижности. Распростертые рядом друг с другом, друг к другу прижавшиеся; она в сторону — вновь схвачена; в стороне — цепляясь за него; на расстоянии без расстояния, касаясь ее, его не касаясь.

# Неторное пространство страха.

# Когда, проснувшись, он узнал комнату, в которой провел ночь, он обрадовался своему выбору. Это был номер в гостинице среднего класса, как раз такой, какие он и любил, достаточно узкий, но длинный, до странности длинный. Рядом с ним, отвернувшись, тело молодой женщины. Он вспомнил, что она проговорила с ним большую часть ночи.

# Он сказал ей, и ее, похоже, эти слова задели: “Я не знаю его дольше вас”. Позже она попыталась это опровергнуть: “Но, — сказала она, — вы же не знаете его только с тех пор, как знаю вас я”.

“Что случилось бы, послышься вдруг от меня моя речь?”

“Чтобы меня по-настоящему услышать, нужно не столько меня слушать, сколько дать мне послышаться”.

# Давно ли он ждал? Ожидание — всегда ожидание ожидания, чье начало оно в нем же и подхватывает, а конец оттягивает, открывая в этом промежутке промежуток другого ожидания. Представляет, это движение ожидания ночь, в которой ничего не ждется.

Невозможность ждать по самой своей сути принадлежит ожиданию.

Он осознал, что писал, только чтобы ответить на невозможность ждать. Сказанное имело, стало быть, отношение к ожиданию. У него промелькнуло это прозрение — но и только.

# Давно ли начал он ждать? С тех пор как освободился от ожидания, утратив желание чего-либо особенного, даже чтобы все кончилось. Ожидание начинается, когда больше уже нечего ждать, в том числе и конца ожидания. Ожидание не ведает и уничтожает то, чего ждет. Ожидание ничего не ждет.