Алексей Егоренков - Земля точка небо

Поколебавшись, Максим неловко сгреб доску в охапку и кинулся прочь. И вот он бежал, едва разбирая дорогу, слыша чужой топот и думая: Зачем? На хера ? Кому он нужен, этот чертов скейтборд ?

— Стой! Ну стой, козел! — визгливо ревел позади тот, кому скейт был определенно нужен. Максим случайно пропустил нужный переулок и хотел нырнуть в следующий, но его обнаружить не удавалось — дома с высокими окнами ложились в ровный коридор, и улица струилась между ними. «Только не тупик», — думал Макс. Черт, только не тупик . Да, это был тупик. Бетонный забор и запертые ворота. Развернуться и двинуть ему в голову , — решил Максим. Выбросить скейт и бежать. И на хер такую работу. Между забором и домом виднелся узкий проход, и Макс бросился в него. Пробежав сквозь запах мочи, обнаружив гору строительного мусора, он взобрался наверх и замер. Перед Максимом расстилалось целое море из рубероида, переложенного рядами бетонных плит. Это и был гаражный комплекс, точнее — крытый паркинг — но Макс оказался не внутри, а наверху.

Повсюду торчали железные поганки дымоходов, гудели отдушины, выгибались дугой ребристые трубы. Гадливо ступая по хрустящему покрытию, он пробирался вперед, пока не заметил бетонную шахту. Макс укрылся в ее невысокой тени, обнял доску и сел, пытаясь тише глотать воздух. К-БАХ! К-БАМ, К-БАХ! Максим зажмурился, но лишь оттого, что в лицо брызнула колючая бетонная крошка. Он слишком выдохся, чтоб переживать, и только вяло удивился: пистолет? Макс не бывал под обстрелом раньше и вел себя, как пешеход на разделительной полосе. К-БАХ! К-БАМ-М! «Не задело бы», — подумал он и подавил усталый зевок.

— Выходи! — донесся истошный рев. — Выходи, сука! Выходи!

Выходиэ-гэ-гэ… Тьфу. Недоразвитый какой-то .

— Сука! — пищал и ревел тонкий голос. — Я всё! Папе расскажу всё! «Черт», — подумал Макс. Черт, черт, я отобрал, меня заставили отобрать вещь у ребенка ! Ему стало противно и стыдно. Максим почти решился встать, сказать что-нибудь уместное и вернуть пареньку скейт. Но у ребенка имелась другая игрушка, и Макс не осмелился.

— Да ты слышишь хоть?! — вопил голос. — Ты знаешь, кто мой папик? Он прокурор, ты понял? Он про-ку-РОР! Бетонная пыль оседала на доску. Максим зажал манжету в кулаке и вытер лакированную поверхность. Ему захотелось принять душ.

— Нет, это правда, — сказал исполнительный продюсер. Они сидели в кафетерии у сухого замшелого фонтана. — Отец прокурор, сын звезда хип-хопа. Вот так. Ты что пьешь? Я капуччино.

— М-м… айриш-кофе?

— Угощаю. Макс прикурил сигарету. Он уже переоделся в нормальный костюм, а грязные уродливые шмотки остались в машине подальше от глаз. Еще принять душ — и порядок.

— Парень увлекается тем и этим… экстремальный спорт, — сказал исполнительный продюсер. — И пускай бы. Если бы не прямой эфир сегодня вечером.

— И?

— Мне говорить, во сколько нам обошлось бы любое происшествие?

— Эфир? — Максим коснулся щеки большим пальцем. — И что, по-другому нельзя?

— Я вообще бы переехал доску машиной, да она стоит почти столько же.

— Она — скейтборд что ли? — Макс толкнул доску ногой.

— Тихо. Мне еще сдавать ее вечером. Принесли бокал айриша, и Максим присосался к нему, чувствуя, как виски пробирается в застывшие сосуды.

— Вопрос основной, — нарушил тишину продюсер. — Искренне — как тебе работа? Макс облизнул стеклянный обод.

— Искренне, — сказал Максим, глядя в густое небо за окном. — Так себе. Продюсер только улыбнулся.

— Хотя было интересно, — добавил Макс. Да, и если пересказать Лизе. В него стреляли… Опять же, стреляла знаменитость.

— Продюсеры у нас — это рабы. Хотя отдача есть, — заметил исполнительный продюсер. Максим облизал сладкий ободок и причмокнул. Отдача была. Определенно.

— Ладно, — сказал он. — Пока сойдет. Я в деле.

— Добро. Тебя зовут…

— Максим.

— Максим. Учти, отныне твое имя — продюсер. Зовут продюсера — значит, наверняка зовут тебя, и ты приходишь. Главное — не переживай. Это вроде нефтепромысла, — исполнительный допил кофе и отставил чашку. — Готов? Ну, по машинам.

17 мая 2003 года

Конечно, всё оказалось не так радужно. Кроме съемок приходилось высиживать долгую переозвучку в компании режиссера и крикливых монтажников. Анжелике хватало двадцати минут, а Лиза застревала в студии часов на пять, долго разминалась и кашляла в микрофон, пробовала говорить, вечно сбивалась или путалась. Кроме Анжелики, ей нравился только режиссер. Его звали Алексей, но, в отличие от большинства своих пухлых и добрых тезок, режиссер был из породы тощих, энергичных, вечно недовольных Алексеев; он часто матерился, много курил и изображал на лице мину, говорившую: «я не виноват, что вокруг одни идиоты». Это был единственный человек, который не утомил Лизу в первые две недели.