Ион Агырбичану - «Архангелы»

— Ну, хоть немножко могли бы ему послать, — спустя долгое время обронила жена.

— Ни к чему. До конца месяца и на десять злотых проживет, — по-прежнему зло ответил Прункул и, помолчав, добавил: — Сдается мне, что не адвокат, а пустобрех из него выйдет. Как бог свят, через год ни гроша ему посылать не буду. Хватит, взрослый уже! Пусть за собой смотрит, сам себя кормит!

У жены сердце оборвалось. Не раз Прункул выражал недовольство, но так решительно — никогда. Жене было ведомо, что, если морщины на щеках мужа обозначились резче и губы тронула слабая улыбка, он принял решение. И как же ей было больно, как обидно: сыночек ее рос как мальчик благородный, а жить будет как простой рудокоп.

Больно и обидно было и Прункулу. Он давно понял, что сынок у него — полное ничтожество, обучать его нет никакого толку, но и возвращать домой стыдно. К тому же и тратил он меньше младшего Унгуряна, в большинстве случаев веселясь на деньги своего односельчанина. Младший Прункул тратил меньше лишь потому, что неоткуда было взять. Что же касается выпивки, то на нее он был более падок, чем Унгурян, который любил шум, песни и восхищение пирушками, за которые платил.

Вот и на этот раз Унгурян еще со станции послал телеграмму своему приятелю в столицу: «Дорогой Василаке! Закажи от моего имени ужин с шампанским на сорок человек. Собери ребят. Обязательно пригласи Пырву». Подпись «архангел Гавриил».

Гица пытался предостеречь его от этой глупости. Но все было тщетно.

— Не мешай! — отмахивался Унгурян. — Пусть достанутся крошки и церковным мышам. Натерпелись они за каникулы.

«Церковными мышами» были студенты, у которых не было денег на дорогу домой, и они вынуждены были проводить праздники в столице. Прункул чрезвычайно обрадовался. У него в кармане было всего семьдесят злотых, и потратить больше он не мог.

— Да здравствует архангел Гавриил! — воскликнул Прункул, облобызав коллегу, и сделал знак корчмарю, чтобы тот принес пару пива.

На вокзале в столице Унгуряна встречали двенадцать студентов. Вся компания в пролетках триумфально прокатилась до ресторана «Сплендид», где Василаке заказал ужин в специально нанятом зале. Унгуряна еще в дверях встретили восторженные крики:

— Да здравствует архангел Гавриил!

Торопливо пожав руки и перебросившись несколькими словами с Прункулом и Гицей Родяном, студенты мгновенно встали в кружок вокруг Унгуряна и начали петь на мотив марша сочинение Василаке:

Все пели, слегка раскачиваясь, а Унгурян стоял в кругу с сияющим лицом, отбивал такт и дирижировал.

Пропев последний куплет, молодые люди еще теснее сгрудились вокруг Унгуряна и грянули:

Тут они подхватили и подняли Унгуряна на руки, а тот, сияя от счастья, пытался удержать равновесие. Молодые люди, не прерывая пения, демонстративно возвели к нему взоры, сгрудившись еще плотнее:

Пропев последние слова, студенты осторожно опустили Унгуряна на пол, и в зале раздалось раскатистое «ура». Выждав некоторое время, Унгурян поднял руку, призывая к молчанию.

— Братцы, — заговорил он, сияя улыбкой, — благодарю вас за честь, какую вы мне оказали и из-за которой, смею вас уверить, завидует мне и враг мой на небесах. Прошу всех садиться. Посмотрим, что за блага может преподнести нам эта недостойная земля!

Снова загремело «ура», и студенты с шумом уселись за стол. По правую руку от Унгуряна сел Василаке, по левую — Прункул. Пока пели гимн, Гица Родян улизнул на улицу. Но его отсутствия никто не заметил. Молодые люди весело принялись за ужин. Зал был высокий, просторный, залитый электрическим светом. Смех, выкрики, разговоры сливались в бурлящий шум. Хотя ужин был с шампанским, Василаке для начала заказал еще вина. Поначалу все были заняты только едой и питьем. Наконец Василаке поднялся и в зале наступила тишина, слышалось только: «Тссс!» Василаке, «вечный студент», крепкий и широкоплечий, начал свою речь: