— Конец! С ночи двадцать третьего ноября можно считать, что с «Архангелами» покончено.
Это он твердил всем и каждому, кто ни попадался ему на дороге. Не прошло и нескольких дней, как в селе не осталось ни одного человека, для кого это показалось бы новостью. Прункул стал наведываться в город в надежде повстречать знакомых; порой до позднего вечера засиживался он в трактире, надеясь, что к ночи там соберется много народу. Он платил за выпивку и закуску ради одного только удовольствия объявить всем, что теперь «Архангелы» — бросовый прииск. Ездил он даже по соседним селам, чтобы и в них услышали его мстительное ядовитое слово.
Евангелие, которое он проповедовал всем встречным и поперечным, было кратким, но сладостным и благотворным! Он один знал, сколько ночей не спал, прежде чем решился выйти из сообщества «Архангелов». Только ему было ведомо, как лежал он, не смыкая глаз, когда в старой штольне нашли самородное золото. Можно было подумать, что, распространяя злорадные слухи, он хочет убить в себе злого демона, который столько раз заставлял его проклинать жизнь!
Стоило руде в новой галерее улучшиться, как он тут же начинал служить дьяволу. Самые незначительные добрые вести об «Архангелах» были ему невыносимы.
Час за часом уничтожал он в себе демона, но несколько десятков тысяч злотых, потерянных из-за новой галереи или из-за того, что он уже не участвовал в дележе самородного золота, упорно возрождали его. Прункулу непереносима была даже мысль, что звезда «Архангелов» может еще взойти над горизонтом.
Жители Вэлень вскоре раскусили его.
— Не человек — гадюка.
— Зверь в нем какой-то сидит.
— Прункул этот — чистый черт!
Многие стали питать к нему неприязнь и обходить стороной, будто и впрямь опасаясь ядовитой змеи.
До рождества оставалось всего две недели, а погода все еще стояла промозглая, туманная и сырая. Ночами подмораживало. Замерзшие лужи на дороге казались острыми стальными зубьями. Поднималось солнце, и между зубьями растекалась отвратительная жидкая грязь, а потом и сами зубья начинали подтаивать. Тележные колеса и копыта лошадей окончательно перемалывали их, а дорога вновь покрывалась обычной густой слякотью. Однако жители села Вэлень радовались такой погоде: воды было в достатке; в лотках, подводивших воду к толчеям, она пока не замерзала и руду можно было толочь без передышки. Но вот в ночь на четверг небо прояснилось, ударил мороз и вся вода разом замерзла. Еще день стояла ясная погода, а потом три дня подряд тяжелыми крупными хлопьями валил снег. Потом прояснилось опять, но мороз ударил такой, что застыли все толчеи, даже у управляющего «Архангелов», у которого они были тщательно укрыты от непогоды и никогда не замерзали.
Зеленоватое небо вздымалось высоко-высоко вверх, в воздухе сверкали и кружились снежные звездочки. В селе было непривычно тихо, слышался только посвист ветра да шуршанье снега. Жители Вэлень хоть и продолжали возить руду, насыпая ее в ящики на полозьях или в те же корзины, навьюченные на лошадей, но стукотня многочисленных толчей смолкла, и людям, не привыкшим к тишине, было странно ходить и разговаривать.
Рудокопы по-прежнему долбили скалу при свете сальных плошек. Четыре сельских плотника, не переставая, стучали топорами, несмотря на мороз, но те, кто дробил руду и работал на промывке, неожиданно оказались без дела, словно в праздник. И ходили по корчмам и трактирам, отдыхая от изнурительного труда.
Рабочих на толчеи и на промывку вербовали из людей слабосильных. В основном стариков, а если работал кто помоложе, то непременно с каким-нибудь изъяном.
Встречались среди них иной раз и женщины. Здоровые мужики из Вэлень шли в горнопроходчики, рудокопы или сторожа, а то занимались подвозом руды. Женщины побогаче не работали вовсе.
Прибавилось на дороге снующего взад-вперед народу после того, как снег завалил все горные тропы, но не было здесь тех, кто раньше каждый день шастал по ней туда и сюда.
Со всех дорог исчезли возчики, работавшие на «Архангелах».
Старые запасы золотоносного камня перед брошенной штольней уже кончились, а для свежей руды, которую извлекали из новой галереи, хватило бы и десятка подвод. Люди все уверенней поговаривали, что и новую штольню стоит забросить. Как раз когда ударил мороз, новая штольня у «Архангелов» пробила серо-черный пласт и достигла чрезвычайно твердой породы землистого цвета, не содержащей ни крупинки золота. Камень, который вытаскивали теперь из штольни, просто-напросто бросали в пропасть, ибо ни на что другое он не годился.
Читать дальше