Ион Агырбичану - «Архангелы»

Молодой инженер встал, собираясь уходить. Лицо у него помрачнело, душу томили самые тяжкие предчувствия.

— Долг свой я выполнил, сказав все, что думаю, — глухо проговорил Гица. — Ты можешь не прислушиваться к моим советам — дело твое; но через год, я думаю, будет уже поздно. Ты должен подумать и о семье. Нет-нет, я не о себе говорю! — воскликнул он, заметив злорадный и презрительный блеск отцовских глаз. — Я могу содержать себя сам. И буду всегда признателен тебе за то, что ты дал мне образование, большего мне не надо. Я говорю о сестрах, что с ними будет, если в один прекрасный день они окажутся нищими, ведь они с детства привыкли жить в достатке!

— Могу тебя заверить, уважаемый инженер, что ничего подобного никогда не случится, — ехидно произнес Иосиф Родян, — и тебе не придется ни содержать своих сестер, ни выдавать их замуж. Впрочем — баста. Потолковали, и будет! Понял, Гица? И чтобы я не слышал больше твоих глупостей! А теперь скажи-ка мне, — голос старшего Родяна помягчел, — деньжата нужны?

— Спасибо, есть.

Гица поклонился, вышел из кабинета и, попрощавшись со всеми, сел в бричку.

— Желаю тебе явиться с просьбой принять тебя в компаньоны! — крикнул ему вслед отец. Мать и сестры удивленно переглянулись, не понимая, о чем идет речь.

Гица уехал, и в тот же день после обеда акционер Георге Прункул пришел поговорить с управляющим «Архангелов». Он не раз обсуждал с молодым инженером вопрос о новой галерее на прииске, и они договорились попытаться повлиять на Иосифа Родяна и уговорить свернуть работы. Явился он с твердым решением выйти из общества, если инженеру не удалось переубедить отца, потому что расходы последних месяцев приводили его просто в ужас. Гица же его предупредил, что разговор этот он затеет с отцом только в день отъезда.

Взглянув на Иосифа Родяна, Георге Прункул сразу заметил, что великан смотрит на него подозрительно и раздраженно. Не успели они поздороваться, как Родян зарычал:

— Говорил об «Архангелах» с моим сыном?

— Говорил, и часто. — От улыбки по лицу Прункула разбежались морщинки.

— Незачем тебе было болтать мальчишке про всякие глупости! Ты треплешься, а он верит. Все, что ты наболтал про новую галерею, — брехня и глупость. — Голос управляющего дрожал от гнева.

— Извините, домнул управляющий, но никакая это не глупость. Мне бы очень хотелось, чтобы и вы поняли, какие безумные деньги мы бросаем на ветер. Вам-то, может быть, это и безразлично, а нас, людей победнее, заставляет призадуматься.

— Уф! — брезгливо выдохнул Иосиф Род ян. — Все плачешься, никак не перестанешь. Сколько тебя помню, ты только и знаешь, что на бедность жаловаться. Учти, Прункул: кто чего боится, то с тем и случится!

— Может, оно и так, домнул управляющий, — осклабился Прункул, — не каждому же человеку в жизни везенье. Я о детях хочу сказать: вот ваш, к примеру, имеет уже свой кусок хлеба, а мой до сих пор меня сосет — ученье нынче дорого стоит. Вам бы следовало с уважением относиться к товарищам по «Архангелам», а не облагать их данью, какую они и выплатить не могут. Вы ведь всегда радели об общей пользе, могли бы и теперь для общей выгоды прикрыть работы в новой галерее. Поставим крест на этих четырехстах метрах и скажем: велик убыток, но дальше копать не будем. Сегодня я не в состоянии оплачивать расходы, завтра — Унгурян, послезавтра — примарь, наступит и ваш черед.

— Ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что со мной можно так разговаривать! — ледяным тоном произнес Иосиф Родян и вдруг заорал, распахивая дверь настежь: — Вон, бесстыжий греховодник! Вон из моего дома!

По лицу Прункула заструились морщинки, освещаемые бледной улыбкой. Член акционерного общества, не шелохнувшись, продолжал:

— Я уйду, домнул управляющий. Для этого не стоило так громко кричать. Но, прежде чем уйти, хочу поставить вас в известность, что с первого декабря выхожу из общества. А до этого продам свою долю. Значит, вы поступите правильно, если с первого декабря перестанете посылать мне счета на оплату.

Иосиф Родян на минуту застыл от удивления. Он не мог поверить, что Прункул решается выйти из общества. В главном штреке все говорило за то, что золотоносная жила станет еще богаче. Но, глядя на морщинистое лицо Прункула и встретив его кошачий неподвижный взгляд, Родян понял, что тот не шутит, и, казалось, засомневался. Но нет, облачко сомнения было мимолетным. В голосе Родяна смешались ненависть, презрение и ярость:

— Хочешь покончить самоубийством, препятствовать не смею. Кому будешь продавать свою долю?