Хелен Филдинг - Бриджит Джонс - грани разумного

Сейчас мне немного одиноко. Джуд и Шез пошли погулять, заявив, что у них клаустрофобия. Мы пытались позвонить в полицию – мне ведь не разрешено выходить без сопровождения полицейского, – и в конце концов, через сорок пять минут, нам ответил женский голос с центральной станции: все номера заняты. Я заверила Джуд и Шез, что не возражаю, если они пойдут гулять без меня, – если принесут пиццу. Ах, телефон.

– О, привет, дорогая, это мамочка! «Мамочка»! Можно подумать, что я ещё какаю ей в ладошку.

– Где ты, мама?

– О, я проявилась, дорогая.

На секунду мне показалось – хочет мне сказать, что она лесбиянка и собирается жить с дядей Джеффри в удобном гомосексуальном браке без секса.

– Мы вернулись домой. Дела уладились, и с папой тоже. Ну не знаю! Всё это время пил в сарае, а я-то думала – томатный сок. Между прочим, Гордон Гомерсол страдал точно тем же, ну, ты понимаешь, и Джой ничего не знала. Теперь говорят, это болезнь. Что ты думаешь о похоронах?

– Очень мило, – ответила я. – Так что всё-таки происходит?

– Ну, дорогая… – начала мама. Затем послышались звуки борьбы и к телефону подошёл папа.

– Всё в порядке, милая. Мне просто приходится воздерживаться от выпивки. А они с первого же дня пытались избавиться от Пэм.

– Почему? – спросила я.

Перед глазами возникло страшное видение: мама совращает вереницу восемнадцатилетних наркоманов.

Папа усмехнулся.

– Сказали, слишком нормальна. Даю её тебе.

– Честное слово, дорогая! Это всё та самая идиотская абсолютная чепуха, с помощью которой выуживают деньги у всяких знаменитостей и объясняют им то, что уже и так всем известно!

– Что именно?

– Ой, подожди – переверну цыплёнка!

Отведя трубку от уха, старалась не думать о том, что это за странное блюдо – с перевернутым цыплёнком.

– Уф! Так о чём мы?

– Что тебе говорили?

– Ну, утром нас всех сажали в кружок и заставляли повторять всякие глупости.

– Например?

– О, фрр… ну, знаешь: меня зовут Пэм, я то-то и сё-то…

Я задумалась: что это может быть? Безумство, самоуверенность, кошмар? Помешательство на подливке без комков? Мучительство дочерей?

– Чего они только не говорили! «Сегодня я уверен в себе, я не беспокоюсь из-за того, что обо мне подумают другие…». И далее в таком роде. Нет, честное слово, дорогая, если человек не уверен в себе, он в жизни ничего не добьётся, правда? – Мама разразилась хохотом. – Фрр… не уверен в себе! Ну не знаю… Стоит ли так беспокоиться из-за того, что кто-то там о них подумает!

Встревоженная, я огляделась по сторонам.

– Так какая у тебя была аффирмация?

– О, мне не дали ничего сказать. Ну, то есть дали, дорогая…

– А что ты должна была говорить? Тут я услышала папин смех, – кажется, он в хорошей форме.

– Скажи ей, Пэм.

– Уфф! Ну, например: «Не позволю, чтобы излишняя самоуверенность ослепила меня и отдалила от реальности» – или: «Сегодня я признаю свои ошибки, равно как и свои достижения». О, в общем, вполне нелепо, дорогая. Ладно, мне надо бежать – звонок. Увидимся в понедельник.

– Что? – не поняла я.

– Не говори «что», дорогая, говори «извини». Записала тебя на подбор цветов в «Дебенхемс» – я тебе говорила! В четыре.

– Но мама… – попыталась возразить я. – Нет, не говорила. .. Когда – в январе?

– Мне надо идти, дорогая, – Эндерби пришли.

7 сентября, воскресенье

122 фунта; кв. футов пола, не заваленных лифчиками, туфлями, пищей, бутылками или помадой – 0.

10.00. Ура! Наступил новый день, а я всё ещё жива. Ночь была отвратительна. После разговора с мамой так устала, что, проверив, заперты ли все двери забралась под груду трусов, лифчиков и леопардовых покрывал Шеззер и заснула. Не слышала, как они пришли, а потом проснулась посреди ночи – спят. Здесь и в самом деле начинает вонять. И потом, что делать, если просыпаешься ночью, – остаётся таращиться в потолок, лишь бы ни обо что не споткнуться и не разбудить.

Ох, телефон. Лучше возьму трубку, пока они не проснулись.

– Ну, поняли, что я не любовник-убийца в отставке.

Ура, Марк Дарси!

– Как ты? – спросил Марк.

Весьма вежливо, учитывая – ведь по моей милости семь часов проторчал в полицейском участке.

– Позвонил бы раньше, но мне не говорили, где ты, пока всё не проверили.

Стараясь держаться бодро, в результате шёпотом призналась, что у Шеззер несколько тесновато.

– Что ж, предложение пожить у меня всё ещё в силе, – тотчас отозвался Марк. – В доме сколько угодно спален.