Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Книга первая. Изгнание

Каждый день на вилле начинался для Николая Вадимовича одинаково: поздно, бесцельно-лениво. В этой бесцельности его нынешнего существования и заключалась неизъяснимая прелесть. Ничего не надо было решать, делать, писать. Против всех предположений, отец согласился на отъезд, решительно объявив, что Ксения точно погибла и его здесь более ничто не держит, готов ехать во Францию, в Бразилию — куда угодно! Умирать ему все едино где. А раз в склеп князей Белопольских, в Лавру, его прах вряд ли кто доставит, — накрепко засели большевики в Петербурге, похоже, навсегда! — завещает он кремировать себя в каких угодно чужбинах, а затем развеять прах по ветру, кинуть в море или, случись такая возможность, из пушки выстрелить. Овладела стариком навязчивая идея...

После скудного завтрака, основу которого составляли заготовленные Ариной еще летом овощи, Николай Вадимович лежал, укрывшись пледом, в кабинете и глядел в потолок, слушая стук дождя по деревьям и крыше. Не было дождя — так же бесцельно бродил по саду, спускался к берегу или взбирался на скалу. Уже пора было начинать собираться, складывать самые необходимые и ценные вещи, договариваться о подводах, но Николай Вадимович все чего-то ждал, почему-то медлил. Он и сам не знал — почему. Впервые в жизни им овладела страшная апатия, полное безразличие ко всему. Даже к тому, что его неожиданно, но твердо отвергла Арина. В первую же ночь, когда он пробрался к ней, она сообщила ему свое решение, безжалостно добавив, что «времена нынче не для баловства, а она не для забав барских, поэтому пусть возвращается восвояси и дорожку в ее постель забудет окончательно и навечно...». Николай Вадимович и этим обстоятельством не огорчился, кажется.

Рано темнело. Томительные длинные вечера казались невыносимыми из-за их однообразия и молчаливой однотонности. В конце концов день отъезда был назначен. Начались сборы. Собственно, какие сборы? Арина складывала кофр и чемоданы, а старый князь, как человек военный, привычный к походам, выбрасывал из них более двух третей лишнего.

В последний вечер Николай Вадимович обнаружил, что свои вещи Арина не готовит к отъезду. Произошел неприятный разговор, достаточно неожиданный для Белопольского. Арина заявила, что уезжать не собирается: дождется конца войны — по всему видно, она не за горами, — а как замирятся, вернется она в родную деревеньку — сколько ж лет можно за барские спины прятаться и чужую волю исполнять! Захотелось и ей пожить хозяйкой, каким-никаким, а своим домом, своими радостями и заботами. Верой и правдой послужила она Белопольским, чиста у нее совесть: всем и во всем прислуживала, разве не так? И сын ее Иван живой оказался, недавно со знакомым человеком весточку ей прислал. Как он, где — ничего не знает. Но пишет Иван, чтоб никуда не двигалась она, на месте сидела, скоро приедет, увидятся. А потащится бог весть куда за господами, может, и не увидятся никогда, время такое, хмурое. Николай Вадимович тут же припомнил недавнюю встречу в Бахчисарае. Значит, он все-таки не ошибся, и то был Иван. Интересно, почему он не признался? Кем стал? Не иначе, в неприятной компании оказался. Вероятно, бандит.

Второй неприятный разговор возник в тот же предотъездный вечер с отцом — сам собой, из ничего и чуть не окончился серьезной ссорой.

Началось с мелочей, перешли на политику. Старый генерал винил во всем «масонов», «либералов», «революционеров». Эти понятия были для него тождественны, он их путал, безоговорочно присоединяя к тем и другим своего сына, который пажеский корпус окончил, был и статский советник, и камергер, кормился царскими милостями, как и все его предки, которые верой и правдой служили престолу и отечеству, за что не раз отмечались высокими наградами, поднявшими род князей Белопольских в истории государства Российского, а потом, будто под влиянием дурмана, стал делать все, чтобы уничтожить императора и само понятие самодержавия. Нацепил бант, пошел с чернью по петроградским улицам, заплеванным семечками, требуя свободы и равенства. Вот и получили, что требовали. Потеряли отчизну, которую рвут теперь на части все, кому не лень. Большевикам Россию не жаль: не они ее строили, не они собирали.

Сын доказывал, что императорский режим прогнил, ссылался на слова графа Витте: «Этот психически ненормальный режим есть переплетение трусости, слепоты, лукавства и глупости», приводил общеизвестные факты, связанные с Распутиным и его окружением, с военным министром Сухомлиновым и полковником Мясоедовым.