Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Крушение. Книга вторая.

— Поедете в Софию, капитан. К Петряеву. И возьмете его за горло. Надо выяснить финансовое положение корпуса... А то тут... — он хотел сказать грубое слово, но сдержался и закончил с озабоченностью: — ...уже возникают недоразумения. Возвращайтесь в Тырново: здесь я не останусь ни минуты, — это прозвучало, как вызов...

Заканчивался трудный для мира 1921 год...

В разгаре была южная турецкая зима, оказавшаяся суровой. Годовщина пребывания русских беженцев на чужой, неприютной земле вызывала всеобщее отчаяние, тоску по родине, рост самоубийств. Вечерами из многочисленных кабаков Константинополя неслись рвущие душу слова популярной в те дни эмигрантской песни: «Занесло тебя снегом, Россия, не пробиться к родным святыням, не услышать родных голосов...»

Шли на родину — в Одессу и Новороссийск — корабли с прозревшими беженцами. Шли на Балканы, перегруженные воинскими частями, транспорты. Голодные солдаты проклинали судьбу. Офицеры ссорились, играли в карты, пели, не таясь, веселые частушки:

Кутепова мы знаем по ухватке.

С говном он всех нас хочет съесть!

Среди командного состава

И гастрономы у нас есть...

Ах, штабики, все это штабики!

Всему виной! Погибло все...

Зло, матерно ругали союзников: бросили на произвол судьбы, кормят впроголодь — старыми и тухлыми консервами, похоже, из конины. Даже женщины, казалось, пропахли этими консервами...

В конце декабря над Константинополем разразился небывалой силы снежный ураган. Всю ночь бушевал ветер, грохотали падающие вывески, перевернутые будки и ларьки, сорванное железо крыш, звенели разбитые стекла витрин. На Галате были сметены десятки домов. На Таксиме вырван с корнями знаменитый вековой дуб, разрушена столовая для беженцев. На Нишангаше снесены палатки, развалено общежитие. В Кадыкое выбросило на берег английский корабль и сильно повредило транспорт «Саратов». У входа в Босфор затонуло два десятка парусников. Многие суда снимались с якорей и уходили в открытое море. В небе сквозь быстро несущиеся облака проглядывало мутноватое черное солнце...

Где-то на севере, совсем рядом, за морем, которое всем русским казалось маленьким, была родина. Она не забывалась. Несчастных людей по-прежнему соединяло с ней все: воспоминания, надежды, мечты о будущем. Каждый из беженцев — гражданских и военных — с трепетом ждал, что принесет 1922 год. Военных ждал... новогодний приказ Врангеля:

«Еще один год отошел в вечность. Русская армия отбила новые удары судьбы. Она осталась на посту. Она на страже государственности. Ее пароль — отечество. Одни клевещут на нее, другие зовут за собой. Она выполнит .свой долг. Его укажет народ. Мы ждем призыва родины. Да принесет его грядущий год!»

Главнокомандующий и остатки его штаба готовились к переезду в Сербию. Врангель был озабочен, нервозен, зол: понимал, и там ждет его борьба за армию, за белое дело, за себя. Он должен самоутверждаться в новых условиях. Кто признавал его? Кутепов? Нет! И ведь повсюду свои кутеповы. Им полк дай, они наполеонами себя чувствуют. А он — главнокомандующий, — у него нет даже роты!.. Надо прежде всего трезво и всесторонне оценить положение! Не утыкаться лбом в эмигрантские дела, в бесчисленные партии и группки, в сиятельных претендентов на царский престол — далека цель! — смотреть глубже. Интересы союзников — в первую голову... И противоречия, противоречия. Сыграть на них умело, как тогда, когда дредноут «Император Индии» вез его в Крым. Тогда он был, как и теперь, генералом без армии, но точно знал: кто чего стоит — англичане, французы, поляки, румыны. Да, да! Нужна точная оценка момента — прежде всего...

Врангель прошелся по большому гостиничному номеру, отражаясь сразу в нескольких зеркалах. Он заметно похудел. Бритая голова усиливала сходство с гусаком. Шея казалась чрезвычайно длинной, уши — большими, прижатыми к черепу, как у лошади, готовой лягнуть или укусить. И даже выпуклые глаза потеряли обычно суровое, безжалостное выражение, стали неяркими, растерянными... «И топят, подлецы, мало, — с ненавистью подумал он. — Сволочи. Ни к чертовой матери...» Идея проведения оперативно-политического совещания накануне отъезда в отеле «Токатлиан», принятая им, казалась теперь напрасной. Потрачены деньги, а удобств никаких, секретность утрачена. Газетчики со вчерашнего дня окружили отель, только что в суп не лезут! Совещание следовало проводить в здании «русского двора». Там и охрану организовали бы получше, понадежней!.. Врангеля разъедали сомнения. С одной стороны, боязнь покушения и уверенность в том, что оно последует, приняла после гибели «Лукулла» гипертрофированные размеры; с другой — велико было стремление показать всем, что он не боится, он боевой генерал, для которого понятие «смерть» не более чем любая другая уставная команда, подобная приказу «в цепь!» или «стой!». К заботам о важных делах прибавлялись теперь постоянные мысли о том, как скрыть свое состояние от окружающих. Главнокомандующий подошел к окну и, открыв штору, взялся за тяжелый бронзовый запор мудреной конструкции. Запор не поддавался. На улице оказалось еще светло. Дул порывами сильный ветер, нес дождевую пыль. Прохожих не было, попрятались турки проклятые! Не нравится: им тепло подавай!