Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Крушение. Книга вторая.

— А ну, — пробасил гигант угрожающе, держа Дузика за ворот.

— В чем дело? Кто вы? — поручик не выказал даже испуга, одно удивление.

— О! Вы русский! — обрадовался малыш, — Это все упрощает.

Дузик рванулся, но тело его окаменело. Гигант загрохотал — словно камни полетели по крутой осыпи.

— Оставь, Василий, — строго приказал маленький. — Бери груз. — И пояснил совершенно обескураженному поручику: — Видите ли, мон ами, этот перрон обслуживает наша артель. Исключительно! Заметьте! И мой друг Василий готов жестоко покарать каждого, кто перейдет нашу границу. Извините, мон ами, жизнь заставляет. Распродались до нитки, шпалеры продали, надежд нет, а жить, как ни странно, хочется.

— Однако вы неплохо устроились, — сказал оправившийся от внезапного натиска Дузик, показывая на гиганта, легко несущего чемоданы.

— Исключительно прошлые заслуги, — объяснил малыш. — Мой денщик. Счастливое разделение, так сказать. Мой ум, его руки. И вы офицер, вероятно? Очень приятно. Разрешите представиться, мон ами.

Глава артели грузчиков назвался поручиком Петровых. Был он в недавнем прошлом артиллеристом, пережил ранение и тиф в Новороссийске и считал себя чуть ли не константинопольским аборигеном. Глаза у поручика были больные, мертвые. Он все говорил, говорил, поглядывая снизу вверх в лицо Дузика, и куда-то вел его, направлял, цепко держась за локоть своей маленькой и сухонькой куриной лапкой.

Великан с чемоданами давно потерялся в стоязыкой толпе. Дузик косился на Петровых. Вначале размягченно и расслабленно: что еще скажет? Что может сделать такой малышок? Потом появилось легкое недоумение — чего привязался? — сменившееся беспокойством. Дузик не успел оглянуться, они уже вышли из здания вокзала и зашагали вдоль каких-то заколоченных досками пакгаузов, заржавленных рельсов, поросших кое-где пыльной травой и ведущих несомненно в тупик. Место было глухое, тайное. Дузик испугался: похоже, опять попадает он в историю. Неожиданно Петровых остановился:

— Позвольте, вы дрожите? Вас лихорадит?

— Нет, это вы объясните, — Дузик тщетно пытался освободить локоть. — Куда вы меня ведете?

— Мы искали встречи с вами.

— Кто это «мы»? — Дузик осмелел окончательно. Вокруг никого не было, и он решительно освободил локоть. — Объясните, наконец.

— Охотно, охотно. — заулыбался Петровых, в упор, оценивающе глядя на Дузика мутными, больными глазами. — Мы — «Лига зашиты трона и отечества», руководимая монархическим советом. Вам доверяют, поручик. Однако здесь не место, — оборвал себя Петровых. — Мне приказано привести вас, при соблюдении полной секретности, разумеется. Вы согласны?

— Согласен, — пожал плечами Дузик, совершенно сбитый с толку происшедшим, не знающий, радоваться ему или печалиться оттого, что он вновь становился под чье-то командование.

Они пошли дальше, забирая в сторону от железнодорожных путей и углубляясь в участок складов, где под ногами противно скрипел галечник и крупный песок, пока не оказались на узкой улице, тесно застроенной одноэтажными домами с одинаковыми деревянными пристройками наверху. Вокзал ощущался уже далеко позади, за их спинами справа, а впереди открывался храм святой Софии — громадный, белоснежный, как гора, купол в окружении четырех минаретов, пиками вздернутых кверху. Купол, точно воздушный шар, казался причаленным к мачтам-минаретам. Впрочем, они не дошли до Айя-Софии: Петровых увлек Дузика правее, в еще более узкую улочку, в конце которой торговали шашлыком и долмой, толпились группы людей.

Петровых купил по палочке шашлыка, по рюмке анисовой водки, разбавленной холодной водой, и вновь напомнил о неразглашении всего того, что тот увидит и услышит.

— Катитесь к дьяволу! — рассердился Дузик.

— Терпение, терпение, поручик. Мы пришли. И учтите: руки у нас длинные. Задумаете бежать, мы вас хоть в совдепии разыщем.

— Это смешно, наконец! Перестаньте меня пугать и испытывать, поручик! Я за шашлык готов ежедневно продаваться с потрохами кому угодно.

— Вот-вот, — многозначительно заметил малыш и осклабился, пропуская Дузика.

Тот вошел в сводчатый узкий коридор, неизвестно откуда и куда ведущий. Петровых дышал ему в затылок. Естественный свет слабел, становилось темновато. Дузик ударился коленом о выступ и выругался.

— Идите же вперед и хватит монтекристничать, а! — сказал он зло. — Ни черта не вижу,-

— Да мы пришли, — хихикнул малыш и чуть подтолкнул Дузика.