Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Соль чужбины. Книга третья

Гостей Русского дома [58] Русский дом в Сен Женевьев де Буа действительно был подарен дочкой американского миллионера Пенджета княгине В.К. Мещерской. Вначале там поселились ближайшие родственники Веры Кирилловны (ее сестра Елена Кирилловна Орлова и др.), позднее многие знакомые из числа высшей петербургской аристократии. К концу 1929 года в поместье проживало уже около трехсот человек. Первыми директорами Русского дома имени императрицы Марии Федоровны были генерал Вильчковский и князь Путятин. Неподалеку от усадьбы стихийно родилось и стало разрастаться кладбище на территории, отведенной французским муниципалитетом (наряду с безвестными сановниками, десятками, а может, и сотнями корниловцев, алексеевцев, дроздовцев, марковцев, там похоронены И Бунин, Н. Тэффи, Дм. Мережковский, И. Шмелев, актер И. Мозжухин, П. Струве, В. Бурцев, героиня французского Сопротивления Вика Оболенская и многие другие) Рядом с кладбищем на пожертвования русских эмигрантов (среди них первым был композитор С. Рахманинов) в 1938 году по проекту Альберта Бенуа началось строительство церкви в стиле новгородских храмов XV — XVI веков, расписанной Бенуа и его женой. В начале 30-х гадов Русский дом перешел к министерству социального обеспечения и утратил свой сословный характер. (название это с легкой руки мисс Доротеи прочно привилось) встречали у входа в гостиную, как полагается, хозяева — княгиня Мещерская и княжна Белопольская.

Лестница, ведущая на второй этаж, была не слишком широка, и свежая краска во многих местах еще не успела просохнуть. Ксения отодвинулась чуть в сторону, и с каждой новой группой сановных стариков и старух росла ее неприязнь. Уж больно жалкий и одновременно смешной вид оказался у этих представителей бывших высших сфер. Столько лет прошло, а они все такие, как в Константинополе: изрядно потрепанные генеральские и сенаторские мундиры, плохо выбритые физиономии и пергаментно-желтые декольтированные плечи, обрюзгшие лица, беззубые рты — все это представляло картину жуткую. «Словно мертвецы на шабаш съехались, — подумалось Ксении. — Сколько их, и все одинаковые». Позднее появились, правда, человек пять-шесть во фраках с белыми сверкающими пластронами, приехавшие на своих автомобилях. Эти держались уверенно, отдельной группой, стараясь не смешиваться с толпой, сгрудившейся вокруг огромного сверкающего стола, от которого взгляд оторвать было невозможно.

Собрались все приглашенные. Задерживалась лишь та, что устроила все это. Садиться за стол без Доротеи Пенджет Вера Кирилловна считала неудобным, неэтичным. Гости нетерпеливо, точно по команде, пришли в движение, поток закрутился слева направо. Знакомые приветствовали друг друга, одни с преувеличенной радостью целовались, другие раскланивались, третьи лишь небрежно кивали. До Ксении долетали обрывки разговоров:

— ...Российская закваска — дело первейшее, нет силы из нас ее вытравить...

— Здесь и праздник не в праздник. Капустой и огурчиками не пахнет, колокольни не звонят, и православных с покаянными лицами не встретишь...

— Посмотри на того валета,ma chere! Фрак надел, перстни на каждом пальце. В Москве я его дальше прихожей не пускала.

— Говорят, в Симферополе наворовался, склады сумел вывезти.

— ...Слышала, Опричнин богу свою грешную душу отдал?

— Следовательно, вакансия тверского губернатора освободилась! Надо к управляющему...

— Собственной его величества канцелярией? Уже, ваше сиятельство, первые шаги я уже предпринял, жду ответа...

Спорят, горячатся три старушки — маленькие, худенькие, с личиками как у обезьянок, очень похожие друг на друга:

— Нет, сударыня, уж позвольте. Мне полагается поближе вашего к хозяйке сидеть. Мой муж в губернаторах верой и правдой царю служил.

— Это как кто посмотрит, государыня моя. Мой-то, царство ему небесное, производства в генерал-лейтенанты еще в Великую войну удостоился.

— А мой и не упомню...

— Да у вас и мужа не было!

— Как вы смеете! — гневно трясет кулачком оскорбленная старушка. — Я — родственница хозяйки по мужниной линия. Убедитесь: меня рядом посадят!..

Наконец появилась и мисс Доротея Пенджет — в умопомрачительном вечернем платье, подчеркивающем худобу и все несовершенства ее фигуры, украшенная бриллиантами, как рождественская елка блестками. Протиснувшись через толпу, она уселась во главе стола, стоящего «покоем», сделала знак Вере Кирилловне: можно-де всем садиться. Старая княгиня чуть дрожащим от торжественности, напряженным голосом объявила, что просит дорогих гостей откушать того, что бог послал. Приглашенные, изо всех сил стараясь сохранять достоинство и тем не менее незаметно толкаясь, суетясь и нервничая, ринулись занимать места, норовя оказаться как можно ближе к Мещерской и ее окружению. Упал стул. Кто-то не то вскрикнул, не то всхлипнул. Бухнул, точно выстрелил, разбитый фужер... Наконец все расселись. Первый тост — в память государя императора Николая II — провозгласил невысокого роста, важный генерал-лейтенант. Второй — за членов дома Романовых — он же. Третий — за благороднейшую дарительницу усадьбы, которая станет истинно Русским домом, мисс Пенджет — поднял под общие аплодисменты старичок в потертом мундире камергера, с большой головой на тонкой шее, похожий на одуванчик; он сидел по левую руку от княгини Веры. За «императора» Кирилла I не пили: за столом собрались, по-видимому, одни «николаевцы».