Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Расплата. Книга четвертая

Прокурор: А чем, собственно, занимался ваш приятель?

Горгулов: То есть?

Прокурор: Ну, на что вы жили? Питались, содержали жилище?

Горгулов: Яковлев поначалу торговал дамскими чулками. Потом целиком отдался политической борьбе.

Последний диалог вызывает шум в зале, смех. Обвиняемый, не сдерживаясь, разражается бранью. Судья с трудом наводит спокойствие. Подсудимый немедленно успокаивается и продолжает как ни в чем ни бывало: «Впрочем, с Яковлевым я вскоре порвал из-за идейных соображений. Он категорически отрицал наше приветствие, когда по знаку председательствующего на собрании все в зале поднимали руку, вскакивали в едином порыве и кричали: «Русь! Пробудись!» Яковлев утверждал, что подобным приветствием широко пользуются немецкие и итальянские фашисты. От нас это наверняка может оттолкнуть значительную группу эмиграции и даст богатую шпцу нашим идейным врагам... Короче, мы порвали. Я выпустил программу новой партии, придумал для всех членов единую религию «натурализм», суть которой — любовь к природе и одновременная, всеми способами культивированная ненависть к коммунистам и евреям — врагам всего живущего на свете...

Судья просит обвиняемого покороче рассказать о его дальнейшей жизни:

— Что тут? — говорит Горгулов. — Серые будни, с одной стороны, тайное лечение казаков, заболевших гонореей или сифилисом. Мечта поехать в Харбин для налаживания контактов с нашими единомышленниками; совершить на ракете или специальном авноне межпланетное путешествие; записаться в Иностранный легион и уехать в Бельгийское Конго, жениться на миллионерше.

— Достаточно, — переглянувшись с коллегами, приказывает председательствующий. — Переходите к событиям последнего времени.

— Нет ничего проще! Горгулов, подбоченясь, с вызовом и презрением оглядывает зал. — Снова я попал под действие враждебных сил. На меня донесли французской полиции. Опять прежние обвинения — незаконный прием больных. А в результате меня лишают вида на жительство, это вы понимаете?! Я принужден скрыться в Монако, пробовал искать счастья, играя в рулетку, — все тщетно. Что мне прикажете делать? Я человек и хочу жить по-человечески. Чем больше меня унижают, тем сильнее растет во мне жажда мести.

— Прошу вас, не отвлекайтесь. Дальше, — строго указал судья.

— Не переношу, когда меня понукают, — заносчиво возразил Горгулов. — Я не лошадь. Я — поэт. Я переписывался с Куприным.

— Просили денег?

— Как вы могли додуматься?! Он — гений нашей российской словесности. Я послал ему короткое письмо и подписал: «Я одинокий, одичавший скиф».

— Расскажите, Горгулов, как вы задумали убийство Думера? Один или с группой соучастников?

— Всех возможных соучастников я мгновенно отринул: купят и продадут. Ходила тут одна группка, помощь предлагала и во главе, конечно, герой-полковник.

— Он окончательный сумасшедший, — тихо сказал на ухо мэтра Жеро один из сидящих в зале. — На этом я и буду строить свою защиту.

— Следствие располагает еще одним убедительным доказательством, что убийство готовилось загодя. Об этом говорит последнее жилище Горгулова в Париже... Как вы снова оказались в Париже, обвиняемый?

— Я вернулся нелегально. И здесь узнал, что вы, французы, подло предали моего кумира адмирала Колчака.

— Этим и объясняются его многочисленные портреты на стене вашей комнаты?

— Исключительно!

— И даты, написанные на них, сделаны вашей рукой?

— Моей. Дата смерти адмирала и дата смерти вашего президента.

— Следовательно, вы определили ее для себя точно?

— Выходит, так. — И вдруг, накаляясь, Горгулов заговорил в совершенно другом тоне. — Я все рассчитал. Я готовил убийство. У меня было два револьвера, для верности. Я отправился в собор, где долго молился за успех своего мероприятия. Затем я выпил литр вина. Боясь полиции, я выбрал, наверное, самую плохую гостиницу, где номера сдают хоть на ночь, хоть на час, — третьеразрядное заведение. Казалось, за мной следят повсюду — с момента моего появления в Париже. Среди переодетых полицейских я без труда замечал в некоторых своих бывших знакомых н людей Яковлева. Для отвода глаз я взял с собой в отель проститутку. Но и она показалась мне подозрительной, я прогнал ее. Все мои единомышленники отреклись от меня. Я казался себе затравленным зверем. Осталось лишь доведаться утра. Всю ночь я писал. Рвал и писал снова. Не помню, что это было: письмо, обращение к прежним соратникам или к французским властям... Каждый лист моего сочинения содержал проклятия в адрес наших общих врагов — коммунистов, французов, евреев и чехов.