Кристофер Мур - Венецианский аспид

– Есть, капитан! – отвечала Джессика. – Пусть цинготные трюмные крысы грабят – будет им пожива грогом и харчем, а, салажата? Рррык.

– Знаешь, это совершеннейшая белиберда, – заметил я. Она несла такую околесицу все четыре дня рейса до Генуи.

– И вовсе нет. Это по-пиратски, – ответила она.

– На самом деле мы так не говорим, – сказал один матрос, помогавший нам перегружать скарб в шлюпку.

– А вы обычные заморы, вот, – сказала Джессика. – И никакие не пираты.

– Были пиратами с Отелло, пока он не поступил на венецианский флот, – сказал другой. – Работа та же, только флаг другой.

– Парнишка новые языки учит, – вступился за нее я. Вообще-то ее пиратскую болтовню я предпочитал полным несбыточных надежд сказкам о ее будущей жизни с Лоренцо. – Скажи им что-нибудь на иврите, Джесс.

– Шаббат шалом , соленые подонки.

– Посмотри за спину, Карман, – сказал Монтано перед тем, как я спустился в шлюпку. – Видишь три яркие звезды? Запомни их. В сумерках отойдешь от маяка через две ночи – и мы будем здесь же. Правь на эти звезды, маяк держи за кормой. В шлюпке есть фонарь, кресало и кремень. Как только маяк будет того же размера, что сейчас, фонарь зажжешь. Мы вас найдем.

– А если туман?

– Ну, тогда тебе натуральный пиздец, что тут скажешь? Подойдем тогда еще через двое суток. Валяйте, а то как доплывете, уже рассветет.

– До зари еще добрых шесть часов, – сказала Джесс.

– Ну да – навались-ка на весла, парнишка, – ответил ей один матрос.

Я слез в шлюпку, нам передали последнее из необходимого, в том числе – тяжелый кожаный мешок, куда мы сложили сокровища Шайлока, – и мы оттолкнулись от борта. С Джессикой мы расположились бедро к бедру на банке, у каждого по веслу – и тянули их на себя, и жаловались, пока руки наши не стерлись до мозолей, а голоса не охрипли, а потом гребли и стенали еще немного, но успокоился я, только когда шлюпка ткнулась носом в берег под маяком, и мы поднялись на узкую тропу, шедшую по волнорезу, и встали. Над горами за Генуей всходило солнце.

Ни разу за все наше путешествие не замечал я проворной русалочьей тени, однако чуял ее присутствие – так волоски на руках встают дыбом перед грозой. Почему Родриго? Почему не Кассио, который явно там был, когда случилась эта бойня, хоть и не помнил ничего, кроме своего позора? А если Вив могла перемещаться и посуху – такое, надо сказать, я мало подозревал после того, как облыжно обвинил Джессику в том, что она русалочий подменыш, – то чего ж ей не ворваться в город, словно изголодавшемуся сиротке в неохраняемую кладовку? Я-то предполагал, что Брабанцио, которого нашли изуродованным в погребах, забрел в такой же проход, как тот, в котором замуровал меня, подошел слишком близко к воде – тут-то она и нанесла удар. Но теперь вполне возможно, что она зашла с парадного входа.

– Вон тюрьма. – Я показал на офигенски здоровенную каменную крепость, что раскорячилась над портом. Отелло мне показывал ее на картах, но и живьем не заметить ее было трудно.

– Роскошная она что-то для тюрьмы, тебе не кажется? – отозвалась Джессика.

– Раньше, несомненно, служила королевским дворцом, – сказал я. – Так оно всегда бывает. Чутка революции, августейших особ сажают в замок на хлеб и воду, появляются другие августейшие особы, в клятой тюрьме жить не хотят, строят себе рядышком замок пограндиознее, старый оставляют тюрьмой – и так далее.

Так оно случилось с Белой башней, где меня впервые сделали королевским шутом Лира, а затем я стал королевским супругом и как-бы-королем для Корделии. Но Генуя – не Лондон. Это морской порт, как Венеция, если б Венецию построили на горных склонах, а не на ебаном болоте. Мачты судов в гавани торчали густо, будто щетина на кабаньем загривке. И, как и говорил Отелло, порт был укреплен: катапульты и баллисты у выхода из гавани, бойницы в башке маяка и под линией огней – укрепленная зубчатая стена. Кроме того, створ выхода из гавани перегораживала цепь со звеньями толщиной в мою ногу, опускаемая массивными лебедками: ни одно деревянное судно через такую бы не прорвалось. Нет, тюрьма здесь раньше была не дворцом – это была крепость, и по зову трубы ее тоже можно было бы использовать для защиты города. Насколько я знал, на крышу могли втаскивать фрондиболы, и те поражали любое судно, приближавшееся ко входу в гавань. На другой стороне бухты располагались верфи – столь же крупные, как Арсенал в Венеции. Даже теперь, на самой заре, по-над водой неистовой дробью разносились удары молотов, и дюжина боевых галер вырастала в высоких деревянных коробах, из которых они скоро соскользнут в море. Так вот какова другая сторона войны за моря, которую Венеция ведет уже полвека?