Кристофер Мур - Венецианский аспид

– Ничего никуда он не пустит, – раздался из-за моей спины голос Дездемоны.

– Не пущу, – кивнул Отелло.

– Он прольет ливень смерти на вас и все ваши семьи, надругается над вашими женщинами, а детей водрузит на колы с пугающей действенностью!

– Подальше руки, отойди-ка прочь [66], – произнес мавр. – Когда бы драться я намеренье имел, давно бы начал, без подсказки [67].

– Ох, ну ебать же копать…

Мавр оттолкнул меня от перил балкона.

– Сейчас я спущусь. Давайте явимся пред дожем и советом, и я отвечу там на обвиненья по закону.

– Бесполезный окаянный сажегрудый дрочкоклещ, вот ты кто такой, – сказал я. Отелло воззвал к закону, а Венеция у нас – город законов, нет?

– Марш в тюрьму, – возразил Брабанцио. – Пока тебя не призовут к ответу в свой час закон и суд [68].

Но тут снизу раздался новый голос:

– Приветствую, генерал, здесь Кассио!

Я подполз к перилам. С краю толпы стоял офицер, весь в коже и легких латах, а с ним – отряд из шести вооруженных солдат. Капитан Отелло по имени Микеле Кассио, с которым мы еще не познакомились.

– Положенье таково, – произнес он. – У дожа чрезвычайное собранье. Вас тоже ждут туда наверняка [69]. Важный стратегический вопрос, и весь совет не спит и ждет. На Корсику двинулись генуэзцы.

– Смотри, – сказал я. – Твой капитан привел подмогу. Можем перебить этих мерзавцев и все равно за час успеть к совету.

– Хватит, Карман, – сказала Дездемона. – Вы просто ищете новые способы кончить себя, дабы облегчить горе.

– Это в смысле – покончить с собой, верно?

– Да.

– Возможно…

– Я спускаюсь, – объявил мавр.

– Ебать мои чулки! – На площади перед домом, за спинами Кассио и его людей я заметил Яго – тот съежился в дверном проеме, стараясь, чтобы его не заметили другие солдаты. Откуда мне было знать, что уже тогда он вынашивал свой жуткий замысел против мавра?

На судне курсом к Корсике смысл сна с Корделией стал мне ясен…

– Так ты – та клятая еврейка! – воскликнул я, пробуждаясь от мертвого сна и сражаясь с гамаком, чтобы в нем сесть. Нам их подвесили в укромном уголке грузового трюма. Плыли мы уже два дня; почти все время я проводил в трюме, изнемогая.

– Если намерен орать об этом во всю глотку, Карман, вся наша маскировка псу под хвост, – заметила Джессика.

– Точно, извини, – сказал я. – Но мне только сейчас пришло в голову, что ты – та еврейка, которую я не должен трахать.

– Попробуй только – я тебе яйца вырву и рыбам скормлю. Так что, наверное, хорошо, что вспомнил.

– Ты это опять пиратствуешь?

– Мне кажется, у меня бы это очень хорошо получилось, как считаешь? Может, мы с Лоренцо отправимся пиратствовать.

– Ну, да, только пиратство, знаешь, – не одни крутые базары и соленые шуточки. Там не только стараются не красить палубу завтраком каждое утро. Там еще нужно резать глотки и знать что-то про мореходство, могу спорить. Больше того, ты – ятая девчонка. – Мне показалось, что сейчас не лучший миг упоминать, что Лоренцо не очень сможет стать пиратом по причине того, что вполне мертв.

– Я могу мальчишкой одеться. У меня это так умно выходит. Я на палубе тут с парочкой солдат разговорилась, пока ты спал, и ни один не заподозрил, что я девчонка. Один там даже целый офицер – тоже едет к твоему другу Отелло. Яго звать. Сам на пирата немного смахивает. Я как звать второго, я не уловила.

– Яго? Яго на борту?

– Он сам так назвался.

– А ты сказала, что едешь со мной? Со спутником, то есть? Или что мне знаком Отелло?

– Его все это не очень интересовало. Он больше другу своему нотации читал – про деньги, о том, как лживы женщины. Как раз это я подслушала ненароком и так вот встряла в их беседу. Пришлось с ним согласиться – с учетом обстоятельств. Потом пристойно удалилась, когда эта парочка решила совместно отлить за борт. Чтоб не сверкать своими мужскими недостатками.

– Но ни о себе, ни обо мне ты ничего им не рассказывала.

– Не просили.

– Дай-ка мне котомку.

– Золота тебе больше не нужно. Тут его не на что тратить.

– Мне нужно переделать маскировку, – сказал я. – Если Яго меня узнает, нам кранты.

А в Бельмонте прекрасная Нерисса и впрямь прокляла английского дурака, когда наутро проснулась и обнаружила свою Порцию отнюдь не убитой, нежное горло ее отнюдь не перерезанным, а музыкальный ее голосок вполне способным гавкать приказы челяди, чередуя их с нытьем о прискорбном пути, проторенном для нее покойным папашей с его сожранной жопой.