Арнольд Цвейг - Радуга

Когда дон Сервато своими тихими шагами прошел через вестибюль гостиницы, его ищущие глаза не обнаружили на стуле у конторки за деревянной оградой ни мсье Грио, ни мадам. На стуле сидела То. Она писала. Усердно нажимая указательным пальцем, она двигала ручкой, обычно лежавшей на приборе, опускала стальное перо в чернильницу и вырисовывала цифры в своей тетради. Дон Сервато смотрел на нее с удивлением, почти с радостью. То играла «в маму». Пройдя мимо и поздоровавшись с девочкой, он обнаружил, что перед ней лежала не школьная тетрадь и что страница была исписана вкривь и вкось, без всякого порядка, — каракули букв сменялись цифрами. Для него, человека, привыкшего к логическому мышлению, эта картина обладала силой доказательства. Вот точно так же То играла «в маму» и за его письменным столом; она писала ручкой дона Пабло, подражая матери, которую она так часто видела за этим занятием. Но добьется ли дон Пабло от нее признания? Расскажет ли девочка, как неудачно кончилась ее игра? Тогда можно было бы посмеяться над неприятным происшествием и не возбудить недовольства родителей.

То, маленькая То, как всколыхнуть твою кристальную душу? Быть может, ты не только хорошенькая девочка, но юное существо, становящееся человеком, способным взять на себя вину, исправить причиненное зло, облегчить сердце признанием, примирить с собой обиженного? Маленькая дочь цивилизованной нации, которой варвары соседи наделали так много хлопот, протянешь ли ты мне свою маленькую ладошку, развеешь ли огорчение, которое нечаянно причинила мне?

С этими мыслями Сервато прошел мимо нее и уже дошел до лифта, который вызывают сверху нажатием кнопки. Но за это короткое время дон Пабло принял решение действовать, поговорить с То. И вот он наедине с девочкой в небольшом помещении, рядом с которым ее родители еще сидят за ужином; сюда выходит лестница, ведущая на верхние этажи. Слышится стук тарелок и звяканье приборов. Когда еще ему представится такой благоприятный случай для разговора по душам? И Пабло поворачивается к малютке и, словно мимоходом, с тем же дружеским видом, как всегда, небрежно делает шаг по направлению к ней. Ибо он и То хорошо знают друг друга, их можно было бы назвать друзьями, если бы родители не воспитали в девочке своего рода вежливую сдержанность; а может быть, она робка по натуре. Девочке на вид лет пять; возможно, что она на полгода моложе или старше; она проводит утро в детском саду или с матерью в тех немногих комнатах, которые супруги Грио оставили за собой. Но дон Пабло Сервато знает, как надо разговаривать с детьми: точно так же, как со взрослыми, наделенными тонкими душевными покровами и нежным сердцем. Он терпеть не может манерности и сюсюканья, которые только показывают детям, до чего глупы некоторые люди.

— У тебя много работы, То? Не правда ли?

Малютка на мгновение поднимает глаза. Окидывает взглядом знакомого постояльца и, серьезно кивнув ему, продолжает писать. Ее длинные темные ресницы под тонкими бровями то открывают ясный глаз, то снова прикрывают его; так мотылек поднимает и опускает крылышки.

— Даже наверху, в номерах, тебе приходится писать, если там есть ручки? Жалко, что они иногда падают на пол. Но что тут поделаешь?

В этот момент лифт спускается и заявляет о себе тихим, глухим стуком. Дон Сервато поворачивается к кабине. Щечки То порозовели, даже ее склоненный лоб покраснел, однако она не отвечает. Она только сильнее нажимает указательным пальчиком на ручку, и взгляд ее с еще большим вниманием следит за рядами выводимых ею каракуль.

— Жалко, То, что ручка испортилась. Как же сделать, чтобы папа не рассердился, а мама не огорчилась?

И он еще раз кивает, отворяет дверь лифта, потом захлопывает ее и поднимается с помощью знакомой игры магических кнопок на третий этаж, где находится его комната с широкой кроватью и длинным окном. Аккуратно повесив пальто, кашне и берет, он набивает свою трубку и садится поработать перед сном.

Пока он сидит над бумагой, стараясь сосредоточиться, у него перед глазами в мелькании штрихов и букв возникает личико То, красивая линия щек, маленький заостренный подбородок, прелестный ротик, который когда-нибудь станет девичьим ртом и будет властен дарить людям счастье или делать их несчастными. Но тут дон Сервато усаживается поудобней, вынимает заметки, которые он сделал утром, работая в историческом архиве, и стенографирует карандашом набросок исследования, или, вернее, удостоверения, которое заказала ему одна итальянская семья. Безумные претензии немцев, которым итальянцы при Муссолини подражают так же рабски, как прежде варвары подражали итальянцам, заставляют знатные семьи из Ливорно искать доказательств, что их предки до середины восемнадцатого столетия были католиками, а не евреями, как будто есть смысл заниматься подобным вздором. Важна сущность человека, его характер, его деятельность на благо общества. Нет ничего более бессмысленного в современной Европе, где перемешались все нации, чем дурацкая мания подчеркивать преимущества или недостатки расы.