Ильма Ракуза - Мера моря. Пассажи памяти

Больше всего гостей бывало, когда папа работал в югославском консульстве. Ведь есть же обязательства перед обществом. Мама не всегда рада, жалуется, что тяжело. Она предпочла бы сходить в кино, а не изображать радушную хозяйку. После этих приемов она валится с ног от усталости. Все эти кокетливые Бранки, Иванки… Но что же делать. Проблема однажды решится сама собой, когда папа покинет свой пост. И у нас станет очень тихо.

Теперь папа работает дома. Целыми днями он сидит за своим письменным столом и копается в книгах. Это называется самообразование. Речь идет об экономике предприятия, как я слышу. Папа, дипломированный инженер-химик, хочет сменить профессию. Я не спрашиваю, почему. Знаю только, что мешать ему нельзя.

Но занятий на фортепиано не избежать. Прежде чем поставить будильник – он зазвонит через пятнадцать минут, не больше – я стучу в его дверь. Ну, играй, отмахивается он. Я играю тихо, скованно, изо всех сил стараясь не ошибаться. Потому что на каждой фальшивой ноте он кричит: «Повнимательнее! Врешь!». Его музыкальный слух очень строг. Он страдает. И я тоже начинаю страдать.

Пройдут годы, прежде чем я смогу играть свободно. Легко попадая по клавишам. Не глядя на часы.

Моего учителя зовут господин С. У него мягкое рукопожатие, чувственные губы и белые волосы, он носит очки в металлической оправе и темно-серый китель. Мы – последний его класс, после нас он уйдет на пенсию.

С мальчиками господин С. строг. С девочками обращается мягче. И для меня у него всегда есть улыбка. Может быть, потому что я лучшая ученица по немецкому, и немецкий – самый любимый предмет господина С. У учителей тоже есть свои любимые предметы. И любимые ученики.

Это я, и я счастлива. Сама вызываюсь читать вслух, пересказывать. «Сокровища» Хебеля, например. И двор на переменах солнечный, только самый дальний угол в тени огромной сосны.

Из классной комнаты вид на заснеженные горы. Надо только повернуть голову налево и можно увидеть краешек озера и над ним вершины, целая цепь. Мы часто пялимся в окно, в полудетской задумчивости. Или следим за пылинкой, мушкой, танцующей в косом луче солнца. Волшебство исчезает, когда господин С. опускает шторы. Теперь взгляд довольствуется соседом. Синие тетради мало кому доставляют радость.

Слева от меня сидит непоседливая Элиана, справа – тихая Анжела, белокурый ангел бразильского происхождения. Мы образуем трио, к которому у господина С. особое отношение, он любит похлопывать нас по спине. Хотя дольше всего он задерживается возле меня. Я чувствую тепло его мягкой руки, которая становится все горячее. Иногда она осторожно подбирается к моей маленькой груди.

Физкультуру я не люблю. Лазаю как обезьяна, а в остальном – посредственно, посредственно. Даже кувырки меня пугали. И жесткие кожаные мячи, которые могли попасть в мою и без того больную голову. Господин С. относился с пониманием. Часто я просто сижу на деревянной скамейке и наблюдаю. Самой себе я кажусь ненужной. И немного себя стыжусь. Пока другие стараются изо всех сил: Ханс, Макс, Лео, Эва, Элиана, Регина, Анжела, Алекс, Додо. Играя в мяч, и в других занятиях. Минутная стрелка настенных часов движется очень медленно. Я слышу свой собственный пульс. Слежу за мухой. Думаю о монгольской принцессе из сказки «Восход луны» и, когда все отправляются в раздевалку, выхожу из зала самой последней.

Библейские уроки утешают меня в тоске по дальним странствиям, как и игра в «Географию». Красное море, Мертвое море, Галилейское море, Синайская пустыня, пустыня Негев, Иерихон, Иерусалим, Вифлеем, эти названия манят меня, как и цари, пастухи, пророки, ангелы, которые и делают эту святую землю святой. Несвято-святой, потому что войны и чудеса идут рука об руку. Каин убил Авеля, и с тех пор они убивают друг друга без устали. И Ирод велел убить всех младенцев, чтобы Иисус из Назарета не стал спасителем. А когда он все-таки стал им, его распяли на кресте.

Мои мысли блуждали. От бедуинов пустыни к бородатым книжникам, по Гефсиманскому саду. И как могло раздвинуться Красное море? И простер Моисей руку свою на море, и гнал Господь море сильным восточным ветром всю ночь и сделал море сушею, и расступились воды. И пошли сыны Израилевы среди моря по суше. А египтяне со всем войском утонули.

Бог всемогущ. Бог гневен. Бог справедлив. Бог желтый. Почему желтый? Я не знаю. Что-то во мне шепчет: Бог желтый.

Я стараюсь вообще его не представлять себе. Но это удается с трудом. Как с трудом удается не спрашивать, кто же создал Бога.