— Черт побери, теперь очередь за мной.
Но он ошибся. На очереди оказался А. Монумент накинул на его шею маршальский ремень.
— Готов? — спросил он.
— Еще три затяжки, — спокойно ответил А, трижды пыхнул своей кривой трубкой «Данхилл», положил ее на стол. — Готов.
Монумент потянул за концы ремня. А не издал ни звука, лишь тело его вздыбилось, взметнулись руки, но вскоре он затих с запрокинутою головою и широко открытым ртом; Монумент тянул ремень изо всех сил. Глаза А остекленели. Джингисхан Старший вновь обмочился, однако теперь никто не обратил на это внимания.
— Смерть врагам в лоне партии! Да здравствует наш великий вождь! — выкрикнул маршал 3.
Лишь минут через пять Монумент ослабил хватку, после чего положил маршальский ремень на стол рядом с трубкой, затем вернулся на свое место. Мертвый А сидел в кресле у окна, голова запрокинута, руки повисли. Остальные молча глядели на него. Лорд Эвергрин закурил американскую сигарету, потом вторую, затем третью. Так прошло с четверть часа.
Кто-то попытался открыть снаружи дверь за спинами Е и 3. Г встал, подошел к А, внимательно осмотрел его, ощупал лицо.
— Мертв! — сказал он и обернулся к Д. — Дай-ка ключ.
Министр внешней торговли молча подал ключ, Г открыл дверь. На пороге возник Министр атомной энергетики О, который тотчас принялся извиняться за опоздание. Он, дескать, перепутал дату. Затем он бросился к своему месту, впопыхах уронил портфель, поднял его, только тут он увидел задушенного А и обмер.
— Теперь я возглавляю Политсекретариат, — сказал Г и вызвал через распахнутую дверь полковника. Вошедший полковник отдал честь, не выразив ни малейшего удивления. Г велел ему убрать А. Полковник вернулся с двумя охранниками, кресло задушенного опустело.
— Заседание Политсекретариата продолжается, — объявил Г. — Приступим к перераспределению мест.
Он занял место А. Рядом с ним уселись Б и В. Возле Б сел Е, а возле В — Д. Рядом с Е заняла кресло М. Затем Г посмотрел на Н и сделал приглашающий жест. Вздрогнув, будто от озноба, Н сел возле Д, он стал седьмым по важности человеком в стране. На улице шел снег.
© 1971 by Peter Schifferli, Verlag AG „Die Arche“, Zürich
© Перевод Б. Хлебникова
Гюнтер Кунерт.
Стихотворения
Daystream
Это не только ломкий паланкин
из перистых облаков, не одурение только
от наркотика выхлопных газов, стелющихся
над морем суеты, и не та
простота, к какой трудно прийти, но которая
просто здесь, и там, и повсюду,
возвещенная сияющим вихрем: улицы льются,
стекла звенят, шляпы слетают, выше голову —
у кого она еще на плечах!
Но еще и подводные камни в теченьи Святого Лаврентия:
Daystream!
Daystream всех, подхватив, уносит, это стайки трамваев,
косяки проституток, и жар и холод,
смешанный с платиновым порошком,
неизбывным весенним смогом больших городов
в гармоническом диссонансе между
сердцебиеньем и тактом — сигналы точного времени,
бьющие издалека, так же внезапно Daystream
пенится в ванне ворчливой души,
брызжет в лицо, обремененное индивидуальностью,
словно ты — кафельная плитка, прополаскивая, смывая,
увлекая с собой, будто пробка ты — сплошные рубцы и раны,—
радостно кружащаяся в водовороте:
водопад ароматов, питаемый столькими
реками: парфюмерия, ливень, бензин, голые плечи
снисходительных женщин, кустарник волос
и глина земная;
запах розы ветров, расцветающая страсть
к путешествию, не сойти бы мне с места,
по течению
частной собственности — Психеи — в разномастном Я:
вдребезги — стекла, и ветер свистит.
В одно мгновенье меняется —
от Божьего вздоха, от дыхания мира,
от обжигающего дуновения катарсиса —
шелест, сквозняк, из которого
разливается непостижимое:
Daystream.
Хафель осенью
Под водой притаившись
ждет и ждет местная Мелюзина —
Меланхолия твердо суля
освобожденье от всех
фальшивых имен тому кто
к ней приблизится неосторожно
Дороги
Дороги: широкие, узкие, всякие, под гору, в гору,
снегом забитые, ночью, во всякую пору,
смешав и концы и начала, ставят судьбу н а кон,
пока доберешься, ты — падаль, убит и оплакан,
каждый получит на долгом пути свое место,
но под землей. В темпе марша, allegro и presto,
едут, бегут, по ту сторону, дальше и дальше,
не оборачиваясь, часто не чувствуя фальши,
пока не приспело, пока не устанут от бега,
но все еще к цели стремясь, без любви и ночлега,
топая тяжко, идя напролом, вопрошая напрасно
ясное небо: смысл жизни — вся жизнь, что не ясно?
Читать дальше