Виктория Хислоп - Нить

Неспешным, но твердым, легким шагом после долгой ночи с танцами и выпивкой у самой кромки воды шел тоненький юноша с шелковистыми волосами, в шикарно потрепанных джинсах. Его загорелое лицо заросло двухдневной щетиной, но шоколадного цвета глаза были ясными, мальчишескими. У него была расслабленная походка человека, довольного собой и миром, и он тихонько мурлыкал что-то себе под нос.

На другой стороне улицы, по узенькой полоске между маленьким столиком и бордюром, медленно двигалась пожилая пара, направляясь к своему излюбленному кафе. Мужчина ступал осторожно, тяжело опираясь на палку. Лет им было, вероятно, уже за девяносто, ростом оба не выше пяти футов четырех дюймов, одеты аккуратно: он в тщательно отглаженной рубашке с коротким рукавом и светлых брюках, она – в простом ситцевом платье в цветочек, на пуговицах, с пояском на талии – такой фасон был в моде, пожалуй, лет пятьдесят назад.

Все стулья в кафе, выстроившиеся вдоль пешеходной части на улице Ники, стояли лицом к морю, чтобы посетители могли любоваться постоянно сменяющимися картинами – людьми, автомобилями и кораблями, бесшумно скользящими то к верфи, то от нее.

Владелец кафе «Ассос» радушно встретил Димитрия и Катерину Комнинос, и они обменялись парой слов по поводу объявленной всеобщей забастовки. Поскольку у огромного процента рабочего населения сегодня фактически выходной, в кафе будет больше посетителей, так что владельцу не на что было пожаловаться. К акциям протеста здесь все уже привыкли.

Делать заказ не было нужды. Кофе они всегда брали один и тот же и потягивали подслащенный непрозрачный напиток с треугольными катаифи – сладкими булочками.

Старик погрузился в свою ежедневную газету, но тут жена торопливо похлопала его по руке:

– Гляди, гляди, любовь моя! Это же Димитрий!

– Да где же, милая?

– Митсос! Митсос! – закричала старушка.

Этим уменьшительным именем она называла обоих: и мужа, и внука. Но юноша не слышал ее за гудками и ревущими моторами нетерпеливых автомобилей, рванувшихся на зеленый свет.

Тут Митсос поднял взгляд, вынырнув из задумчивости, и заметил, как бабушка отчаянно машет ему рукой с другой стороны улицы. Он проскочил между движущимися машинами и подбежал к ней.

– Бабушка! – воскликнул юноша, обнимая бабушку, а потом взял ее за руку и поцеловал в лоб. – Как поживаешь? Какой приятный сюрприз… А я как раз собирался к вам сегодня зайти!

Лицо старушки расплылось в широкой улыбке. Они с мужем души не чаяли в единственном внуке, и он просто купался в их любви.

– Давай и тебе что-нибудь закажем! – оживленно проговорила бабушка.

– Нет, не надо, правда. Я сыт. Мне ничего не нужно.

– Ну хоть что-нибудь – кофе, мороженое…

– Катерина, мороженого-то он уж точно не хочет!

Снова появился официант.

– Мне только стакан воды, пожалуйста.

– И все? Ты уверен? – суетилась бабушка. – А позавтракать?

Официант уже отошел. Старик наклонился и тронул внука за руку.

– Что, сегодня лекций, наверное, опять не будет? – спросил он.

– Нет, к сожалению, – ответил Митсос. – Я уже привык.

Молодой человек этот год учился в Университете Салоников, готовился получать диплом магистра гуманитарных наук, но сегодня преподаватели бастовали, так же как и все остальные государственные служащие в стране, и у Митсоса получился вроде как выходной. Теперь, после долгой ночи в барах на Проксену Коромила, он направлялся домой, спать.

Митсос вырос в Лондоне, но каждое лето приезжал к родителям отца в Грецию и каждую субботу с пятилетнего возраста посещал греческую школу. Учебный год в университете уже подходил к концу, и хотя немало лекций пришлось пропустить из-за забастовок, юноша уже совершенно свободно овладел, как он сам говорил, «наполовину родным» языком.

Несмотря на все настойчивые приглашения бабушки с дедушкой, Митсос поселился в студенческом общежитии, однако в выходные регулярно приходил в их дом у самого моря, где на него изливали почти чрезмерные потоки горячей любви и нежности – неизменный долг греческих бабушек и дедушек.

– В этом году акций протеста больше, чем когда-либо, – сказал дедушка. – Но что же делать, Митсос, приходится терпеть. И надеяться, что все уладится.

Мусорщики тоже бастовали вместе с учителями и врачами, и городской транспорт, как обычно, тоже стоял. Ямы на дорогах и трещины на тротуарах уже много месяцев не заделывали. Жизнь и в лучшие времена не баловала стариков, и Митсос, глядя на бабушкину руку, покрытую шрамами, и на дедушкины скрюченные артритом пальцы, вдруг увидел, какие они оба хрупкие и слабые.