Наталья Арбузова - Город с названьем Ковров-Самолетов

Средиземноморская весна послала в эти дни Питеру уйму мимозы, такой свежей, будто она прилетела из Ниццы по ветру или же расцвела тут рядом, где-то в Павловске. На вербе лопнули почки задолго до вербного воскресенья, и она распушилась, северная мимоза. Лес стал розоветь и дорозовелся до зелени. В овальной зале особняка кудрявились благоуханные гиацинты, сравнимые со священными волосами Зои Киприди. Пасха была ранней, как и весна. Появился друг Каминский. Сидя с Кипридою за нефритовой шахматной доской, сказал: пора закрывать сезон и переезжать в Павловск. Как и откуда взялся павловский особняк, чтоб не сказать дворец, хоть и следовало бы, – покрыто мраком неизвестности. Похоже, Каминский устроил подписку среди двух десятков друзей дома, хлопоты взял на себя. Каково же было его удивленье, когда документы в дипломате, час назад оформленные самым дотошным образом, оказались на имя Зои Савелкиной. В таком виде он довез их до питерского особняка и вручил Зоям. Зои приняли с рассеянной благодарностью. Все трое, кажется, поняли, что на богинь дарственных не оформляют, это бестактно. Девицы Переляевы уж хотели шить сарафаны и легкие платья из ситца. Но Каминский сказал: фи! на то есть каталог. Сели смотреть картинки и делать заказы – платил гость.

Сезон удалось закрыть без скандалов – на все свои причины. Таинственным образом Катя с Юленькой стали похожи на Киприду уже почти что один к одному. Какие дары они получили в придачу, история умалчивает, но завороженные гости особняка молча брали что дают. Ложа самой богини удостоился разве что Каминский, но он об этом не звонил. Вся расстановка фигур на доске изменилась. Гетеры Зои Киприди больше не существовало, была лишь пеннорожденная Афродита. Две незадачливые одесские содержанки волею бессмертной богини превратились в блестящих гетер. Одна Заинька так и осталась темной лошадкой – вещью в себе. Сколько в ней было этого своего, откуда что берется! Напротив, новоявленные гетеры отличий друг от друга не подчеркивали – ситуация к тому обязывала. Разве что Юленька была чуть постарше, а Катя немного повыше ростом, отчего многие гости почитали старшей именно ее. Что до Заиньки, то в момент заявленья прав собственности на первый особняк ей только что исполнилось двадцать три. На будущее день ее рожденья – начало питерских черных ночей – Киприда повелела выбить под мраморным барельефом с изображением флейтистки у дверей овальной залы. Должно быть, это волшебная флейта, а Заинька – дочка царицы ночи.

В общем, платья по почте пришли очень быстро. Сезон закрыли и переехали в Павловск. Вот у ограды парка Каминский Киприде дверцу машины открыл. На клумбе средь гиацинтов, ею любимых, стояла мраморная Венера и улыбалась лукаво: а я уже здесь. Несколько обескураженный Каминский позвонил своим людям в Питер. Те развели руками по видеотелефону: «Иосиф, брось. Если у твоей Киприды украдут одно-другое с нее изваянье, назавтра появится третье». И не поехали проверять, как там, в овальной зале, пуст пьедестал или нет. Иосиф Каминский покачал головой и вернулся к галантным обязанностям. Они переехали рано – хотели видеть весну. У каждой лужи и каждой даме он должен руку подать. Юбки мелькают в лужах с мокрыми облаками, и летят во все стороны грязные воробьи. Мраморная Венера, вся освещенная солнцем, мраморными ноздрями вдыхает запах цветов.

Алла, Людмила и Серафима, они друг от друга хоть чем-нибудь отличаются? или на одно лицо, как девушки Переляевы? Ну да, немного разнятся. Всех их только что отправили на пенсию. Двух в пятьдесят пять лет, одну в пятьдесят, неважно кого. Одна из них незамужняя, одна разведенная без детей и одна разведенная с дочерью – дочь вышла замуж и здесь не живет. Опять неважно, какую кому придать судьбу, лишь знаю – она не сахар. У Серафимы глаза серафима, у Аллы крыло волос надо лбом, Людмила же людям мила, затем что лицом бела.

Пришли оплаченные посылки Алле, Людмиле и Серафиме с летними платьями по каталогу из Вены в Санкт-Петербург. Они их надели, помолодели, и обирали цветы с подолов, и напевали венские вальсы, когда зазвонил телефон. Заинька приглашала соседок погостить в Павловск. Те подхватились и полетели, охваченные божественным легкомыслием. Электричка мчалась, гудя как сумасшедшая, к музыкальному вокзалу в Павловске, и в небесах играли Штрауса. Забытый Даня, проснувшись, ждал три часа омлета, пока наконец не понял, что кончилась эта лафа. А три газели уж стояли у ограды павловского особняка, и мраморная Венера любезно кивнула им войти.