Наталья Арбузова - Город с названьем Ковров-Самолетов

Нестреляева будто током ударило – Господи, как скоро все произошло! Будто с неба опустили и поставили перед ним его единственную любовь. Постой, постой, брат Нестреляев, но ведь та была в довольно длинной юбке и с заколотыми волосами. Ништо! Нет, гляди-ко, у той были покатые плечи, а эта востроплечая и востроносенькая, как синичка. Светловолосая, а та вроде была потемнее. Не та, приходится признать. Но уж очень естественна, таких раз, два и обчелся. «Отвяжись, автор, – говорит Нестреляев со свойственной ему теперь определенностью, – это моя единственная любовь. Кто из нас в конце концов подключен к глобальному информационному полю? Я или ты?» Ишь, хвастается. Ну ладно, ладно. Похоже, у меня сначала вышла вторая часть Фауста, а теперь начинается первая. Если ты, мой читатель, дотянул до этого места, то теперь немного отдохнешь. Боюсь, недолго.

В общем, она вытянула шею, как лебедь, будто собиралась улететь. Только, кроме шеи, ничего лебединого в ней больше не было, если не считать, что это была лебединая песня Нестреляева. Типичный гадкий утенок, умная рожица и неуверенная осанка. Женщина, несчастливая по определенью. Даже не нужно смотреть, окольцована ли эта птичка. У нее на лбу написано, что она одинока. Да Нестреляев теперь все может запросто узнать, запросив свою голову с встроенным супермозгом. Смеется таким радостным смехом! Так они и шли параллельно. Тут Нестреляев позволил себе целых два шага в ее сторону, на что раньше никогда не отважился бы. Но теперь он чувствовал в себе новую способность – сделать человека счастливым. Раньше всё его хватали мертвой хваткой, и такая из этого получалась ерунда! Так что эти два шага были большим событием. И она обернулась.

У меня в постижении литературного мастерства все идет со скрипом, как бывало у Нестреляева в любовных историях. Я так ясно вижу этих двоих, но убей – не слышу, что они говорят. Маргарита спросила мастера: «Вам нравятся мои цветы?» А эта ничего не сказала, только поскорей отсмеялась уже вслух и, перестав давиться смехом, с трудом привела лицо в приличное состоянье. Нет, надо же, когда он продолжал на нее смотреть, она извинилась. Так и сказала: «Извините, ради бога». В голосе было что-то щебечущее. Ну, тут уж Нестреляев нашелся. Он заверил ее, что в жизни не слыхал такого прелестного смеха и был бы рад рассказать ей что-нибудь веселое, чтобы вызвать его опять. Это Нестреляев-то, который всегда был кислый, как лимон. А тут откуда что взялось. Но она улыбнулась милой улыбкой, сказала, что уже пришла домой, и взялась за ручку двери. Так Нестреляеву безо всякой помощи его таинственного интернета был сообщен с точностью до подъезда адрес его единственной любви. Я уже вынуждена признать эту женщину в таком качестве. Пока она исчезала в недрах старого дома, Нестреляев в глубине своей преображенной головы увидел ее всю, как тогда я его на Автозаводской улице. И увиденное было очень хорошо.

Блаженны чистые сердцем, ибо они узрят не токмо Бога, но, может статься, и земное свое божество, как случилось в данном случае с Нестреляевым. Что ж, chaque vilain trouve sa vilaine, скажу я с досадой, поскольку вышло не по-моему. Но, видно, я распоряжаюсь лишь отделкою текста, сюжет же приходит помимо меня.

Так вот, свалившийся мне на голову молодой Нестреляев обегал за день всю Москву, щедро тратя радость. Его эмоциональный спектр уже относился не к тридцати годам, а скорее к пятнадцати, хотя внешне он застабилизировался на отметке 30. В его суперголове все пополнялось блестящее досье на новую знакомку.

Ей 30 лет. Она родилась в 1941 году. Значит, сейчас все-таки 1971 год. Он все боялся прямо об этом спросить свое ГИП. Но теперь в этом не совсем 1971 году с ним еще одно существо, правда, тоже немного фантастическое. Отныне их тут двое. И каких двое! Так интровертный человек, собравшись куда-то на экскурсию и придя, по своему обыкновению, ранее других, никак не может успокоиться. Он убедится, что пришел в нужное время и в нужное место, лишь тогда, когда дождется хотя бы одного попутчика. Значит, 1971-й. Но откуда тогда эти островерхие крыши и мансардные окна? Когда же он запросил ее имя, ему ответили буквально следующее: «Что в имени тебе моем?» У Нестреляева сердце упало. Si tu ne existe pas… Общие соображенья об ирреальности счастья роились в его голове. Суперинтернет же все не мог успокоиться, как растревоженный муравейник, и сыпал ему новую относящуюся к делу информацию. Но имени не выдал. Остальное все было так нестандартно, с отклонениями в хорошую сторону, что Нестреляев охотно позволил убаюкать свои сомненья.