Роза Ликсом - Купе № 6

— Милая моя шлюшка, я с легкостью мог бы насквозь проткнуть тебя своим членом. Но нет, смотри-ка, нет на свете ничего такого, чего не вынес бы русский мужик. Мы всё терпим. Даже если не всегда можно получить то, что хочется.

Потные, смердящие водкой слова оседали на запотевших стенах купе. Мужчина поднялся и сел на край полки.

— Теперь для очищения души мне нужен стакан водки.

Он до краев наполнил стакан, резко поднес его к лицу и чуть было не рухнул, но чудом удержался и вернулся в прежнее положение. Девушка прижалась к дверям купе, готовая в любую минуту выскочить в коридор, а мужчина мягко завалился на ее полку. Потом с трудом сел, почесал волосатую грудь, осушил стакан двумя глотками и устало взглянул на девушку.

— Завтра, моя блядушечка, я начну новую жизнь. Чем гуще лес, тем толще партизаны.

Он издал стон, снова рухнул на полку девушки, зарылся лицом в ее подушку, резко сел, заставил себя подняться и, грозно раскачиваясь из стороны в сторону, встал посреди купе. Его взгляд был пустым и мутным, губы казались влажными.

— Я завидую мухам, их жизнь так проста.

Мужчина ударил кулаком по двери купе. Покачнулся всем телом. Заплакал и посреди плача разразился заливистым смехом.

— Ударь меня. Ударь! Бей так, чтобы чужие боялись. В морду, бей в морду!

Мужчина кричал, и пот катился по его лицу. Девушка неподвижно сидела на месте. Мужчина упал на колени, попытался дотронутся до девушки и произнес ласково, почти шепотом:

— Ну ударь же! Раздроби дураку голову, шлюшечка. Моя маленькая садисточка. Ударь меня. Ударь по почкам, чтобы я почувствовал вкус жизни. Научи меня жить и даруй мне покой. Даже самая гнилая русская блядь милосерднее, чем ты. Я хочу уснуть навсегда. Уснуть и не проснуться. Выдерни же штепсель, перережь провод... перережь... — Он покачнулся к двери купе и закричал в коридор: — Чаю! Раиса, чаю!

Вскоре Сонечка принесла поднос, на котором стояло несколько стаканов с дымящимся чаем. Мужчина опустошил их один за другим. Его лицо стало красным и лоснящимся, а по шее крупными каплями струился пот. Он вытер голову, рявкнул, прочищая горло, и провалился в глубокий сон. Из соседнего купе послышались приглушенные голоса.

От горячего чая окно запотело. За ним на страже у мертвой тайги стояли снежные силуэты тонких елей. Позади открытого пространства в тени небольшого кустарника ютилась заброшенная железнодорожная станция. Поезд промчался мимо нее с такой скоростью, что осколки разбитых окон посыпались на обледенелую землю. Вскоре ели пропали, и поезд окружили суровые и почти пустынные пейзажи.

Девушка стала искать в сумке альбом для рисования, но нашла иркутский подарок и долго крутила его в руках. Это был комнатный термометр в виде кремлевской башни. Она поставила его на стол рядом с вазой.

Огни станции окрасили снег и страницы раздираемой ветром газеты в зеленый цвет. Девушка услышала крик Раисы:

— Отправляемся, как только получим разрешение! До этого момента всем оставаться в своих купе!

Поезд стоял на пограничной станции Наушки. Пограничники собрали паспорта всех пассажиров и вывели невменяемого мужчину на улицу. Таможенники приступили к ритуалу досмотра. Процедура продолжалась шесть часов десять минут. В список изъятых вещей попал и альбом для рисования девушки.

Незадолго до того, как поезд тронулся, пограничники внесли мужчину обратно в купе. Из его весело похрапывающего, время от времени скрипящего зубами рта текла слюна, падая на замызганную жирными волосами наволочку.

Поезд проревел, взвизгнул и бодро тронулся с места. Из бежевых пластмассовых динамиков над головами пассажиров ползла, словно танк, Шестая симфония Чайковского.

Девушка встала, собрала со стола грязные стаканы, вышла в коридор и направилась в купе Раисы и Сонечки, где Раиса пригласила ее присесть и выпить с ними чашку чая с лимоном.

Девушка благодарно кивнула. Она опустилась на жесткую полку и стала разглядывать торчащие из вазы горчично-желтые хризантемы. Раиса отрезала тупым ножом дольку лимона и стала с интересом рассказывать:

— В январе тридцать четвертого помер железнодорожник, проживавший в одной из комнатушек нашей коммуналки. Его тело еще не успело остыть, как вокруг с немыслимой силой стала разгораться ненависть. Мать начала борьбу за комнату, и в этой схватке не было правил. В один прекрасный вечер все закончилось, так как в эту каморку въехала чужая женщина. Мать называла ее Иудой, хотя соседская Нюта сказала, что она была когда-то видной фигурой, секретарем какого-то вождя-троцкиста. Мне эта женщина нравилась. Я спросила у матери, можно ли мне заходить к ней, пока мать на работе. Мать строго-настрого запретила и для усиления эффекта влепила мне крепкую пощечину. Женщину звали Тамара Николаевна Берг. Отец называл ее Марой, и с разрешения отца я стала бывать у нее, когда матери не было дома. Так мы прожили пару лет, и всякий раз, когда мать называла Тамару никчемным человеком или Иудой, отец приказывал ей замолчать. А потом в один день женщины не стало. Дверь ее комнаты забили гвоздями. И только когда мать умерла, отец рассказал мне, что она донесла на эту женщину и ее забрали.