Шань Са - Конспираторы

— Какой вид! Весь Париж у ваших ног. Обсерватория, Монпарнасская башня, Пантеон, Эйфелева башня. Но… но есть один недостаток: ваш Люксембургский сад кажется меньше.

Не оценив его юмора, она говорит:

— Девчонкой, когда мне было грустно, я забиралась на верхушку большого дерева. Я могла сидеть там часами. Считала облака в небе, смотрела на птиц, слушала ветер. Здесь у меня то же чувство, что в детстве: мир далеко внизу, его все равно что нет. Я в небесах.

— Мы в небесах, — уточняет Джонатан.

Аямэй молча внимательно смотрит на него.

— Пойдемте выпьем, — говорит она наконец. — Чокнемся за эту правду в нашем лживом мире. Вы и я — мы в небесах.

Открывается шампанское, хлопает пробка. Она наполняет один бокал и протягивает его Джонатану. Он отстраняет его.

— Нет, спасибо, я вообще не пью. Это вам.

— Я тоже не пью.

— Почему же?

— Аллергия на алкоголь.

Они смотрят друг на друга и прыскают со смеху.

— Вы занимаетесь боевыми искусствами, не пьете, не курите, вы аккуратны и дисциплинированны, у вас прекрасные задатки, — медленно произносит он.

— Задатки для чего?

— Я посещаю одну духовную школу и знаю упражнение, с помощью которого можно преобразовать мучительные воспоминания в позитивную энергию. Вот, к примеру. Мои приемные родители погибли, вместе разбились в автокатастрофе, и я осиротел во второй раз, что далось мне нелегко. Так вот, благодаря этой методике я превратил свою боль в силу. Поразительно, не правда ли? Если вам интересно, я мог бы как-нибудь рассказать об этом подробнее. Для начала нельзя ни пить, ни курить.

— Конечно, мне интересно! — вырывается у нее.

Словно испугавшись, что выдала себя, она поспешно поправляется:

— Я любопытна до всего.

— Вы страдали, я вижу эту боль в ваших глазах, — вкрадчиво говорит Джонатан. — В этом нет ничего постыдного. В страданиях мы закаляемся. Все герои античности прошли через страшные испытания. Иисус Христос принял смерть на кресте, исполняя свое предназначение. Но его страдание благое, в нем позитивная энергия. Вы угостите меня стаканом воды?

— Непременно. По стакану воды для нас найдется.

Джонатан присаживается на китайский диванчик, Аямэй садится в бамбуковое кресло напротив. На ней черный пуловер с короткими рукавами и длинная, до щиколоток юбка в черно-синих разводах, из-под которой видны носки голубых со стальным отливом лакированных туфелек.

Будто и не было перерыва, он продолжает с того места, на котором оборвался их прошлый разговор:

— Значит, ваших родителей нет в живых, а что мешает вам вернуться в Китай?

— Вы боитесь привязанностей, а я боюсь откровений. Рассказать о себе, значит…

— Сдать позиции!

— Обнажиться.

Вежливая улыбка исчезает с лица Аямэй. Она устремляет на гостя ледяной взгляд.

— Кто вы?

Джонатан не спешит с ответом.

— Позволю себе переадресовать вам вопрос. Вы так и не просветили меня — кто вы? Мне бы хотелось узнать тайну вашего лица. Когда я смотрю на ваш левый профиль — вижу печаль. Когда смотрю на правый — вижу ликование. Вы не обычная женщина, нет. Кто вы?

— Чего вы ждете от меня?

— Я хочу узнать вас и помочь, если вы нуждаетесь в помощи. Скажем так, по-соседски.

— Вы не подумали о том, что знание не дается даром, а за щедроты порой приходится платить?

— Каков ваш тариф?

— Какова ваша ставка?

— Мое время, мое доверие.

— В какую игру вы играете?

— Я не играю в прятки. Вы красивая женщина. Вы умны. Вы из Китая. Вы мне интересны.

— Вы хотите меня соблазнить.

— Вы меня соблазнили.

Она отводит глаза:

— Не жалеете?

— Я готов.

Джонатан всегда следит за руками собеседника. Играя сигаретой, стаканом, вилкой, ремешком сумки, стеблем цветка, похлопывая по колену или шаря в кармане брюк, руки могут сказать многое. Аямэй снова удивила его: ее руки лежат на подлокотниках. Она говорит, а они обе совершенно неподвижны.

Внезапно она вскакивает с кресла, уходит и тут же возвращается с коробкой в руках.

— Здесь моя жизнь. Можете открыть.

— Что это, уж не ящик ли Пандоры?

Джонатан берет газеты, которые уже листал, делает вид, будто внимательно читает. Выжидает время, молча переворачивая страницы, потом, искусно изображая волнение, восклицает:

— Вы та самая Аямэй, героиня студенческого бунта! Так вот почему вы не можете вернуться в Китай?

— Да, я Аямэй.

Он тычет пальцем в снимок на журнальной странице: молоденькая китаянка сидит на ступеньках памятника в центре площади Тяньаньмынь, с сигаретой в одной руке и зонтом в другой.