Леон Юрис: Суд королевской скамьи, зал № 7

Ричард Смидди аккуратно надел котелок, сунул подмышку зонтик, открыл потрепанный кошелек и тщательно отсчитал положенную плату по счетчику.

— И шесть пенсов вам, — сказал он.

— Благодарю, папаша, — отозвался таксист, включил сигнал «СВОБОДНО» и отъехал от тротуара. Сунув в карман скудные чаевые, он покачал головой. Нет, конечно, новой войны он не хотел, упаси Бог, но хорошо бы здесь снова увидеть щедрых янки.

Ричард Смидди, сын Джорджа Смидди и внук Гарольда Смидди — основателя этой солидной старой фирмы — поднялся по лестнице к входу в клуб «Реформ». Он испытывал немалое удовольствие от того, что ему меньше чем за неделю удалось добиться встречи с Робертом Хайсмитом. Согласно заведенному порядку, клерк Смидди написал и послал с посыльным клерку Хайсмита в парламенте записку с просьбой об этой встрече. Смидди велел приписать, что дело довольно срочное. На секунду ему пришло в голову, что, может быть, надо нарушить традицию — снять трубку и позвонить, но так делают дела только американцы.

Ричард Смидди оставил гардеробщику котелок и зонтик и, как обычно, заметил, что погода сегодня скверная.

— Мистер Хайсмит ожидает вас, сэр.

Смидди поднялся по парадной лестнице — той самой, на которой Филеас Фогг начал и закончил свое путешествие вокруг света за восемьдесят дней, — и вошел в гостиную. Роберт Хайсмит, грузный мужчина в костюме, не отличавшемся щегольством, не без труда поднялся из глубокого кресла, кожа которого потрескалась от старости. Этот колоритный тип — потомственный дворянин-землевладелец, нарушивший семейные традиции, чтобы вступить в сословие адвокатов, — был выдающимся барристером; недавно, в тридцать пять лет, он стал членом парламента. Ревностный правдолюбец, Хайсмит постоянно участвовал в какой-нибудь кампании против несправедливости. В этом качестве он возглавлял британское отделение «Сэнктьюэри Интернэшнл» — организации, посвятившей себя защите политических заключенных.

— Привет, Смидди. Садитесь, садитесь.

— Это большая любезность с вашей стороны, что вы приняли меня так скоро.

— Не так уж и скоро. Мне пришлось как следует надавить на Министерство внутренних дел, чтобы придержать дело. Вам надо было бы позвонить мне, чтобы договориться о встрече, раз уж это так срочно.

— Да, у меня была такая мысль.

Хайсмит заказал себе виски без содовой, а Ричард Смидди — чая с пирожными.

— Так вот, я выяснил суть обвинений, — сказал Хайсмит. — Они обвиняют его чуть ли не во всем, в чем только можно. — Он сдвинул очки на кончик носа, пригладил растрепанные волосы и стал читать вслух то, что было написано на листке бумаги. — Введение заключенным смертельных доз фенола, сотрудничество с нацистами, отбор заключенных для отправки в газовые камеры, участие в хирургических экспериментах, принятие присяги в качестве почетного гражданина Германии. И так далее и тому подобное. Получается какое-то кровожадное чудовище. Что он за тип?

— Вполне приличный человек. Немного туповат. Поляк, вы же понимаете.

— Что может сказать обо всем этом ваша фирма?

— Мы очень тщательно занимались делом Кельно, мистер Хайсмит, и я готов поставить свой последний фунт на то, что он невиновен.

— Мерзавцы. Ну ничего, мы позаботимся о том, чтобы это у них не прошло.

«Сэнктьюэри Интернэшнл»

Реймонд-Билдингс

Грейз-Инн

Лондон

Заместителю государственного секретаря

Министерство внутренних дел

Управление по делам иностранцев

Олд-Бейли, 10

Лондон

Глубокоуважаемый м-р Клэйтон-Хилл,

Я уже сообщал вам ранее об интересе, который проявляет «Сэнктьюэри Интернэшнл» к делу доктора Адама Кельно, находящегося сейчас в Брикстонской тюрьме. Наша организация, как правило, с большим подозрением относится к любым запросам о выдаче политических заключенных в коммунистические страны. Совершенно очевидно, что доктор Кельно — жертва политического преследования.

При ближайшем рассмотрении мы пришли к заключению, что обвинения, предъявленные доктору Кельно, представляются абсолютно необоснованными. Показания против него исходят исключительно от польских коммунистов или людей коммунистической ориентации.

Ни в одном случае никто из них не утверждает, что лично был свидетелем каких-бы то ни было проступков доктора Кельно. Их показания основаны на самых сомнительных слухах, которые никакой суд на Западе не признал бы доказательствами. Более того, польское правительство не смогло предъявить ни одного человека, который был бы жертвой предполагаемой жестокости доктора Кельно.