Леон Юрис: Суд королевской скамьи, зал № 7

— Ежи хотел только одного — иметь ребенка. Что же это за дьявольская трагедия? Что за проклятье лежит на нас? Почему мы не можем жить нормально?

Бутылка была пуста. Он принялся грызть костяшки пальцев.

Анджела провела рукой по его растрепанным седым волосам.

— Ты останешься сегодня?

— Хорошо бы. Не хочу быть один.

Она села на низкую скамеечку рядом с ним и положила голову ему на колени.

— Сегодня меня отозвал в сторону доктор Новак, — сказала она. — Он сказал, что я должна увезти тебя из госпиталя, чтобы ты немного отдохнул, иначе не выдержишь.

— Ни черта не понимает твой доктор Новак. Он всю жизнь только и делал, что укорачивал слишком длинные носы и пересаживал волосы лысым английским аристократам в надежде получить за это рыцарское звание. Налей мне еще.

— Ради Бога, тебе уже хватит.

Он хотел встать, но она схватила его за руки и удержала его, а потом, умоляюще глядя на него, принялась целовать ему пальцы, один за другим.

— Не плачь, Анджела, пожалуйста, не плачь.

— У моей тети чудный маленький коттедж в Фолкстоне. Нас будут рады там принять, если мы захотим.

— Пожалуй, я и в самом деле немного устал, — сказал он.

Дни в Фолкстоне пролетели быстро. Он чувствовал себя обновленным после долгих спокойных прогулок по лугам вдоль скал, обрывавшихся в море. Вдали, через пролив, виднелись туманные очертания французского берега. Рука об руку, в безмолвной беседе, они с Анджелой по тропинке, окаймленной кустами розмарина, доходили до гавани, куда порывы ветра доносили звуки оркестра из приморского парка. После бомбежек узкие улочки были все в развалинах, но памятник Уильяму Гарвею, открывшему кровообращение, уцелел. Как и до войны, отсюда снова каждый день отплывал пароходик в Кале, и скоро ожидали первых отпускников — приближался недолгий летний сезон.

Вечерняя прохлада отступила перед весело пляшущим огнем в камине, который отбрасывал причудливые тени на низкий деревянный потолок коттеджа. Последний счастливый день подошел к концу — завтра они возвращались в госпиталь.

Адам вдруг помрачнел. Он уже довольно много выпил.

— Жаль, что всему этому конец, — пробормотал он. — Не помню, чтобы у меня в жизни была другая такая прекрасная неделя.

— Это не обязательно конец, — сказала она.

— У меня всегда так: все рано или поздно кончается. Все, что бы я ни имел, у меня в конце концов отнимают. У меня отняли всех, кого я любил. Жену, мать, братьев. А тех, кто выжил, там, в Польше, снова превратили в настоящих рабов. Я не имею права ни с кем себя связывать. Никогда.

— Я тебя об этом не просила, — сказала она.

— Анджела, я хотел бы тебя полюбить, но ты же видишь — стоит этому случиться, как я потеряю и тебя.

— Какая разница, Адам? Мы ведь все равно в конце концов потеряем друг друга — может быть, все-таки попробовать?

— Тут дело не только в этом, ты же знаешь. Я боюсь за себя как за мужчину. Смертельно боюсь стать импотентом. И не из-за того, что много пью. Еще и… из-за всего того, что там произошло.

— Со мной ты всегда будешь сильным, Адам, — сказала она.

Он протянул руку и коснулся ее щеки. Она поцеловала его руку.

— Какие у тебя руки. Какие прекрасные руки.

— Анджела, роди мне ребенка. Как можно скорее.

— Хорошо, мой милый, дорогой.

Анджела забеременела через несколько месяцев после того, как они поженились.

Когда доктор Август Новак, главный врач 6-го польского госпиталя, вернулся к частной практике, на его место неожиданно был назначен, через голову многих старших по званию, Адам Кельно.

К административной деятельности он не стремился, однако огромная ответственность, лежавшая на нем в концлагере «Ядвига», была хорошей школой. Составление смет и служебные интриги не помешали ему сохранить верную руку хирурга.

Каждый день он с радостью возвращался домой. Их коттедж в Грумбридж-Виллидж находился в нескольких километрах от госпиталя. Располневшая фигура Анджелы напоминала об их будущем ребенке. Вечерами они выходили на прогулку и, как всегда, рука об руку, в безмолвной беседе, шли по лесной тропинке в Тод-Рок, где отдыхали за чашкой чая в живописном старинном кафе. Выпивал Адам теперь гораздо меньше.

Однажды июльским вечером он закончил работу в госпитале, и санитар погрузил продукты на заднее сиденье его машины. Он заехал в центр города, чтобы купить букет роз, а потом поехал в Грумбридж.

Позвонив в дверь, он не услышал шагов Анжелы. Это всегда его пугало: боязнь потерять ее не оставляла его ни на минуту, страх таился за каждым деревом в лесу. Адам переложил сумку с продуктами в другую руку и полез в карман за ключом. Стоп! Дверь оказалась не заперта. Он распахнул ее.