Уильям Тревор - Пасынки судьбы

Мистер Дерензи уже ушел на мельницу. От мистера Суини пахло бензином: он все утро трактором вытаскивал из канавы ту самую машину, о которой накануне говорила его жена. Уплетая бекон и сосиски, он рассказал, что сразу после полуночи снег прекратился. Как раз в это время он вышел во двор вынести пустые бутылки и обнаружил, что ветер внезапно стих и высыпали звезды.

— Мы дадим вам с собой бутерброды, — сказала мне миссис Суини. — С ветчиной и с джемом. По два. На весь день хватит.

— В поезде ехать — одно удовольствие, — сказал мистер Суини, — Радуетесь небось, что в Англию возвращаетесь?

После завтрака мы простились.

— Ну, добрый путь, — сказал мистер Суини, вытирая сальные руки о штаны. — Интересно, что вы там в Англии про нас наговорите?

— Сегодня же садитесь на пароход — и домой, детка, — наставительно шепнула мне миссис Суини Она стиснула мне руку и хотела еще что-то сказать, да раздумала. От денег они отказались.

Девице с впалыми щеками поручили проводить меня до магазина Дрисколла, где я должна была сесть в повозку, идущую в Фермой. Мы стояли у входа в магазин, жмурясь от искрящегося на солнце снега, как вдруг дверь открылась и на порог вышла женщина, которая назвалась миссис Дрисколл и пригласила нас, пока запрягут лошадь, погреться внутри. Когда мы вошли, она угостила нас печеньем из банки со стеклянной крышкой, одной из тех, что стояли на прилавке, и повторила то, что я уже слышала: в Лохе снега не было уже пятнадцать лет.

За магазином раздался стук копыт и колес по льду и кто-то крикнул, что можно ехать. Я попрощалась с миссис Дрисколл и сунула трехпенсовик служанке.

— О мисс, мисс! — воскликнула та, и ее косые глаза увлажнились. Мы заторопились к повозке.

— Держитесь за поручни, мисс, — велел мне возница, — А не то моя старая кляча нас не вывезет.

Я послушно вцепилась в поручни, и мы потащились в Фермой, на станцию.

Глаза монахини сверкнули за стеклами очков. Очки сидели так глубоко, так врезались в переносицу, что должны были причинять боль. Когда она говорила, изо рта торчал частокол выступающих вперед зубов.

— Нам не известно, с какой целью вы пришли сюда, — сказала она.

— Просить разрешения поговорить с Джозефиной.

Мы стояли в просторном холле приюта святой Фины. Под ногами сверкал выложенный коричнево-кремовой плиткой, свежевымытый пол. Пахло мастикой «Джейз». Наверх вела — сначала прямо, а затем под углом — крытая линолеумом деревянная лестница. Линолеум был разрисован зелеными, красными и синими узорами, почти незаметными — так он вытерся. Не бросались в глаза и кремовые стены. Мебели в холле не было.

Звякнув четками, монахиня переступила с ноги на ногу:

— Вы бы лучше написали ей письмо.

— Это слишком долго. Дело очень срочное.

— Тогда, пожалуйста, подождите.

Неслышно ступая черными туфлями по выложенному плиткой полу, она вышла и тихо прикрыла за собой дверь. По лестнице с тряпками и балкой политуры в руке спустилась еще одна монахиня. Она улыбнулась мне и поздоровалась.

Прошло не меньше двадцати минут, прежде чем в холле появилась Джозефина. Я с трудом узнала ее: фартуки чепчик служанки шли ей куда больше, чем черная накидка монастырской прислужницы. Она заговорила первой, задыхаясь, словно от быстрой ходьбы:

— А я-то думаю, кому это я понадобилась?

— Простите, если я вас напугала.

— Вам кто-то сказал, что я здесь? Вы надолго приехали в Корк, мисс?

— Джозефина, вы не знаете, где мой двоюродный брат?

— Нет, мисс. Нет, нет. — В ее голосе прозвучала та же тревога, что и у тети Пэнси, мистера Дерензи. Мне вспомнилось, как всхлипнула на кухне служанка миссис Суини.

— Как вы думаете, он в Ирландии, Джозефина?

— Этого он мне не говорил, мисс. Я даже не знала, что он собирается бросить мельницу.

Она повертела в руке бело-синее кухонное полотенце. Полотенце было мокрым — наверно, когда Джозефину вызвали, она вытирала посуду.

— Я приехала из Англии специально, чтобы увидеться с ним, Джозефина.

Она кивнула и, помолчав, сказала, что не может себе простить, что в тот день уехала в Килни, оставив твою мать одну.

А потом вдруг повернулась и убежала, на ступеньках же с ящичком для пожертвований появилась монахиня в очках.

— Не могли бы вы помочь приюту святой Фины? — обратилась она ко мне.

Я машинально сунула руку в карман, достала монетку и бросила ее в отверстие ящика, Если бы не монахиня, я бросилась бы за Джозефиной. У меня мелькнула мысль догнать ее, но Джозефина уже скрылась за дверью, да и монахиня в очках строго покачала головой. Отодвинув щеколду, на которую она задвинула входную дверь, когда впускала меня внутрь, она вновь сверкнула глазами и улыбнулась, обнажив частокол длинных зубов.