Уильям Тревор - Пасынки судьбы

— Ты обознался, — пробормотал Декурси, по-прежнему обращаясь к Рингу и смотря в сторону. — Когда она вошла, я решил, что это твоя сестра. Признавайся, Ринг, у тебя есть сестра, такая же доска, как эта?

Девица, точно встрепанный, тощий воробей, вылетела из бара.

— Черт, и где ты только такую откопал! — воскликнул, преображаясь на глазах, Декурси. — Это же самая настоящая шлюха, неужели не видно?

Вслед за Мэри Фейи ушел и я — впервые не дождавшись друзей. Оба они мне надоели, и я хотел поскорее вернуться мыслями к тебе. Когда мы стояли на лужайке в Килни или проходили через вытоптанный огород, я старался держать себя в руках. Когда же на мельничный двор вышли Джонни Лейси и другие работники, а мистер Дерензи пожал тебе руку, я подумал, что все это сон.

— Чего ты киснешь? — поинтересовался Ринг, вернувшись с Декурси из пивной. — Сам, что ли, в девчонку втюрился?

Я отрицательно покачал головой и придумал какую-то отговорку: говорить Рингу, что из-за чувства к тебе я счел, что с девушкой он поступил жестоко, мне не хотелось. Пока мы ждали поезда на станции в Фермое и ехали обратно в Корк, я еле удержался, чтобы не признаться тебе в любви. А когда мы в темноте подымались на холм Святого Патрика, я кончиками пальцев случайно коснулся твоего локтя и вынужден был остановиться и закрыть глаза: захотелось обнять тебя так же, как в свое время Тим Пэдди обнимал девушку, которая потом вышла замуж за Джонни Лейси. Но и тогда я не осмелился даже взять тебя за руку.

В школе я испытывал потребность с кем-то поговорить, поделиться своими чувствами, сомнениями. Сперва я думал завести разговор о любви с капелланом, когда тот в очередной раз пригласит меня на кофе с печеньем, но тот так заикался, что невозможно было вставить ни слова. Безнадежный Гиббон к подобным признаниям не располагал, а Дов-Уайт наверняка бы заснул. Поэтому моим конфидентом, как ни странно, стал дворецкий директора.

Однажды утром меня вызвали к директору, но, когда я пришел, над дверью его кабинета горела синяя лампочка. Пришлось ждать в вымощенном плитками коридоре, где в это время Фукс со скорбным, как обычно, выражением лица начищал медные ручки. Кивнув головой в сторону кабинета, он сообщил, что в данный момент директора стрижет дублинский парикмахер, регулярно приезжавший в школу на целый день. Говорил Фукс необычайно хриплым голосом, слова со свистом вырывались у него из груди, и разобрать их было нелегко.

— Я помню твоего отца, — прохрипел он.

Хотя в школе Фукс проработал столько лет, что считался ее ходячей реликвией, мне никогда не приходило в голову, что он мог застать моего отца. Поэтому его слова вызвали у меня возглас удивления, на что, впрочем, Фукс не обратил ни малейшего внимания. Был он невысок, чуть ниже меня. Лицо худое, щеки впалые.

— Я слышал, что у тебя стряслось. Сочувствую, — заметил он с совершенно равнодушным видом.

— Спасибо, Фукс.

— Несколько наших выпускников погибли на фронте. Но одно дело на войне…

— Да.

— Ужасная история.

— Да.

Это был наш первый, но отнюдь не последний разговор. В дальнейшем Фукс не раз вспоминал, как мой отец был старостой, в основном ведь они встречались в столовой, где каждый выполнял свои обязанности. Беседовали мы с дворецким в буфетной, где Фукс, сидя в продавленном кресле, у радиатора, что-то мастерил, а я присаживался на край туалетного столика мореного дерева с мраморной крышкой, который, как и кресло, в свое время был забракован очередным директором.

— Ну а ты? — как-то спросил он. — Пойдешь по стопам отца?

Мне сразу вспомнилось, как мистер Сперм, спутав меня с Данревеном, интересовался моим призванием. Из Фукса получился бы гораздо лучший директор. С большинством учеников он не поддерживал никаких отношений и в то же время отлично знал все, что делается в школе. Он сам признавался, что, прислуживая за обедом в учительской либо у директора дома, он не пропускал ни единого слова, а пока шла служба в часовне, успевал прочесть все письма и бумаги, лежавшие на директорском столе. Памятью он обладал феноменальной: учеников, давно закончивших школу, он помнил так же отчетливо, как и тех мальчиков, на которых он каждодневно взирал, стоя в столовой за преподавательским столом. Школу Фукс любил как никто, никогда не покидал ее и ужасно гордился, как своим положением, так и преданностью делу.

— Да, — ответил я. — Этим я и собираюсь заняться.

По вечерам ты будешь ждать меня на мельнице, а потом, в любую погоду, мы будем вместе возвращаться пешком домой — сначала в гору березняком, а потом вниз, через луг. Фукс стирал пыль с лампы и так увлекся, что мне не пришлось даже прятать глаза.