Уильям Тревор - Пасынки судьбы

— Помнишь Ла-Грэв? — спрашивает она, опять спокойно. — Как мы гуляли по снегу, как тебя женщина звала профессором?

Он нетерпеливо отворачивается. При чем тут Ла-Грэв? Это было так давно. Опять завел про Гессельмана… Она не понимает, говорит:

— А я вот Ла-Грэв не забуду.

— Я старался, боролся. Избегал ее. Ничего не выходит.

— Она сказала, ты бы мне не признался. Что ты думал делать?

— Сам не знаю.

— Она говорила: это нечестно, да?

— Да, — Он молчит, потом прибавляет: — Ты ей очень нравишься.

Наверно, индейка совсем усохла, а пудинг, который он по-детски любит, вообще сгорел. Она произносит, стыдясь своих слов:

— Да и она мне тоже всегда нравилась, что б я сейчас ни говорила.

— Надо мне с ней повидаться. Сказать, что все прояснилось.

Он встает и допивает, что осталось. Смотрит на Генриетту, все смотрит, из-под очков текут слезы. Больше ничего не говорит, только «прости» да «прости», сопит, сморкается. Потом поворачивается, уходит, и через несколько секунд хлопает дверь, как хлопнула, когда ушла Шэрон.

Генриетта — в зеленной лавке, у которой, как водится в Италии, названия нет, просто «Fiore e Frutta» [93] Цветы и фрукты (итал ). над входом. Тихая хозяйка, хорошо ей знакомая, подсчитывает на бумажке, сколько стоят fagiolini [94] Стручки зеленой фасоли (итал.). , груши и шпинат.

— Mille quatro cento [95] Тысяча четыреста (итал. ). .

Генриетта, отсчитывает деньги, берет покупки.

— Buon giorno, grazie [96] До свиданья, спасибо (итал.). ,— бормочет хозяйка.

Генриетта прощается с ней, выходит.

Толстый парикмахер спит в кресле для клиентов, халат у него — без единого пятнышка, как у хирурга перед операцией. Жена его вяжет у витрины, поглядывая на женщин, входящих в модную лавку «Мальгри». Вторник, кафе закрыто. Мужчин, сидящих обычно за столиками около него, нигде не видать.

Генриетта покупает кусочек мяса, ей одной хватит. Покупает яйца в магазине, пакет zuppa di verdura [97] Суп из зелени (итал.). и штрудель «coctail di frutta» [98] Фруктовая смесь (итал.). , она пристрастилась к ним теперь. Идет по крутым улочкам домой, на площадь Святой Лючии. Одета она не так строго, как, на ее взгляд, надо одеваться в ее годы там, в Англии. Полотняная юбка, синие холщовые туфли, голубая блузка, которую она купила у синьоры Леичи в конце прошлой недели. С каждым днем она все лучше говорит по-итальянски, главным образом потому, что занимается с девушкой из службы информации. Обе они хотят, чтобы к зиме она могла уже преподавать английский младшим детям из приюта. Сестра Мария сказала, что будет очень рада.

Сейчас май. По краю лужаек и полей, тянущихся за городом, цветут белые розы. В виноградниках зацветает лабурнум, проволока для опоры натянута между стволами. Пришла пора клеверу и ракитнику, макам и герани. Из расщелин сонно выползают змейки, им некого теперь бояться, зверей в горах уже нет. Из-за этих змей Генриетта купила полуботинки, чтобы гулять в лесу или на горе Тотона.

Ей хорошо, она одна. Хорошо в квартирке, где вообще-то живут друзья ее сестры, но приезжают редко. Она полюбила крутые прохладные улочки, тишину, серый камень домов, здешний, из этих самых гор. Страшный сон далеко, она может спокойно вспомнить его, рассмотреть. Вот муж тяжело осел в садовом кресле, вот Шэрон в своих старушечьих очках, вот ее собственное лицо, заплаканное, в зеркале над умывальником. Время сместило порядок событий: она укладывает три чемодана; она у сестры, в Хемел-Хемстеде. Там было хуже всего — сестра жалела ее, зять терпеливо помогал, дети решили, что она больна. Когда она думает сейчас о себе, ей кажется, что она маленькая девочка, а не Генриетта из пригородной гостиной, с аккуратной шифоновой лентой в волосах, над подносом, уставленным бокалами. Отец прилаживает качели, она попросила, и он привязывает веревки к суку яблони, как-то мама рассердилась, что она на эту яблоню влезла. А вот она плачет, сестра утешает, это тот солнечный день, когда она запачкала платье смолой. А в откатается по льду на пруду, ждет праздничного чая, сегодня ей исполнилось девять. «Не могу я здесь оставаться», — говорила она в Хемел-Хемстеде, и тут ей повезло: совсем незнакомые люди оставили ей квартирку в тосканском городке, среди холмов.

Вино у семьи Кантуччи вызревает в огромных дубовых бочках, обручи покрашены красным, под старину. Она видела и cantina [99] Погребок ( итал. ). , и роскошный дом, где живут хозяева. Смотрела на уступы черепичных крыш, спускающиеся к Монтиккьело и Пьенце. Пила минеральную воду из здешнего источника, сидела на солнышке у кафе, коротала утро над итальянским словарем. «Frusta» — это «бич», и еще — тот хлеб, который она ест с fontina [100] Мягким пьемонтским сыром (итал .). на второй завтрак.