Уильям Тревор - Пасынки судьбы

Он рассеянно кивнул — не слушал ее. Он все делает, чтобы в мире жилось лучше, сказал он. «Таким вот ребятам, миссис Молби. Лишенным тепла домашнего очага».

— Я что хочу сказать. Я теперь не такая, какой раньше была.

Она вышла замуж, рассказывала Норма, живет своим домом. Молодой человек, сидевший подле нее на тахте, подтвердил ее слова. Неброско одетый, полноватый, жизнерадостный юноша. Во взгляде смеющихся синих глаз можно было прочитать: если Норма и была раньше взбалмошной и легкомысленной, то теперь она совсем другая, это он на нее такое влияние оказал.

— Я что хочу сказать, — продолжала Норма. — У вас тоже многое переменилось, миссис Лейси.

Бриджет вспыхнула. С детских лет так было — оказавшись в центре внимания, она терялась, и, хоть сейчас ей уже сорок девять, ничего не изменилось. Она была грузная, темноволосая, держалась скованно из-за своей застенчивости. Это правда, у нее жизнь тоже переменилась за последние шесть лет, но Норма-то откуда узнала? Уж не у соседей ли выспрашивала?

— Да, переменилась, — ответила она почти весело, потому что привыкла к этой перемене.

Норма кивнула, ее муж тоже кивнул. Бриджет поняла по их лицам, что если они и не в курсе подробностей, то суть им известна. А какое значение имеют подробности, какое дело посторонним, скажем, до природы графства Корк, откуда они с Лайемом родом, или до того, как они убивались, что у них нет детей?! Они обосновались в Лондоне — в квартале из стандартных маленьких домиков, регулярно читали «Корк уикли икзэминер» — следили за вестями из родных мест. Лайем нашел себе работу в магазине, торговавшем газетами и журналами, который он теперь с той женщиной на пару купил.

— По вашему мужу ничего ведь такого не скажешь, — начала Норма, — я что хочу сказать, я бы ни в жизнь на него не подумала.

— Да, по нему не скажешь.

— Я-то знаю, как отвратно, когда тебя бросают, миссис Лейси.

— Сейчас все быльем поросло.

Она снова улыбнулась, но щеки у нее горели — разговор шел о ней.

Когда неделю назад Норма позвонила и попросила разрешения зайти, она не нашлась что ответить. Не очень-то вежливо просто отказать: причины отказать вроде бы не было, но с тех пор она лишилась покоя, так боялась их появления. Сердилась на себя, что не сообразила просто объяснить, что Бетти расстроит их приход, она ее из дома сегодня поэтому увела. Она с порога им сказала — девочки нет, на тот случай, если они настроились ее увидеть. В голосе прозвучали виноватые нотки, она еще и из-за этого на себя злилась.

Сели пить чай втроем, стали беседовать. Бриджет не пекла пирогов, потому что Лайем их не любил, она так и не научилась их печь, вот и сегодня купила печенье двух сортов и булочек в кондитерской у Виктора Вэлью. В последнюю секунду всполошилась, что этого мало, ее сочтут негостеприимной хозяйкой, подала к столу хлеба с маслом и банку абрикосового джема. И довольна была, что так сделала: муж Нормы уплетал за обе щеки, подобрал почти все имбирное печенье и делал себе бутерброды с джемом. Норма ни к чему не притронулась.

— Я не могу больше рожать, миссис Лейси. Вот в чем загвоздка, понимаете? После Бетти пришлось сделать аборт, потом еще два, страх господний, а не аборты, из-за последнего чуть концы не отдала. Я что хочу сказать, меня внутри всю выпотрошили.

— Ох, Господи, какой кошмар.

Мотнув головой, точно в знак благодарности за сочувствие, муж Нормы снова потянулся к имбирному печенью. У них уютная квартирка, сказал он, по соседству есть ребятишки, Бетти будет с кем играть. Он оглядел тесную гостиную, забитую мебелью и безделушками, которые Бриджет все собиралась с духом выкинуть. По тому, что он говорил и с каким видом он говорил, ясно было: эта комнатушка в маленьком доме — неподходящее жилье для четырехлетнего ребенка. К тому же, давал он понять, Бриджет в ее сорок девять, да без мужа, и жить с этими ее олеографиями, развешанными по стенам, а не с детьми и с игрушками. Они прежде всего должны думать о Бетти, можно было прочитать на озабоченном лице молодого человека, о благополучии Бетти.

— Мы оформили все бумаги в свое время, — Бриджет пыталась, чтобы ее протест не звучал как повинная, — все, что положено, когда усыновляют или удочеряют ребенка.

Муж Нормы кивнул, словно соглашаясь, что и в ее словах есть резон. Норма сказала:

— Вы были очень добры ко мне, миссис Лейси, вы и ваш муж. Ведь я говорила! — добавила она, поворотясь к своему спутнику, который снова кивнул.