Мигель Делибес - Кому отдаст голос сеньор Кайо? Святые безгрешные

— Давай уложим его на заднем сиденье. Дани, наверное, волнуется.

— Давай, — согласился Рафа.

Он наклонился над Виктором.

— Погоди, — сказала Лали.

Она подошла к ручью, смочила бумажную салфетку. Присев около Виктора, она стерла с его лица комочки клейстера и, достав из кармана расческу, провела по волосам и бороде.

— Теперь можно, — сказала она.

Рафа подхватил Виктора под мышки и помог ему подняться, а Лали придерживала дверцу машины. Виктор забрался в машину на заднее сиденье и лег на бок, поджав ноги. Сеньор Кайо смотрел на него в окошко, и Виктор попытался улыбнуться, но вышла гримаса.

— Я приеду к вам еще раз, — сказал он.

Сеньор Кайо кивнул. Лали молча села за руль и пристегнулась ремнем. Рафа, не выпуская сигареты изо рта, послушно сел рядом. Обернулся:

— Ну как, старик?

— Лучше.

Сеньор Кайо просунул голову в открытое окошко около Лали.

— Езжайте потихоньку, — сказал он. — Дорога здесь обманчивая.

Лали тронула машину и помахала рукой в окошко. Сеньор Кайо оставался позади один, на площади у ручья, отсвечивавшего в угасающем вечернем свете. Они выехали из селения, не обмолвившись словом, и уже на дороге Рафа раздавил сигарету в полной окурков пепельнице и сказал, застегивая ремень:

— Ну, сволочи!

Лали внимательно смотрела сквозь стекло на дорогу, стараясь объезжать выбоины и камни. Справа глубоко внизу бежала река, а слева над полукружием яблоневых деревьев тянулись в красноватое закатное небо тяжелые зубчатые контуры изъеденных эрозией скал. Подъехав к перекрестку, Лали сбросила скорость. Сказала, не оборачиваясь, взглянув на Виктора в зеркало:

— Больно?

— Проходит, не беспокойся.

Машина тяжело брала подъем на третьей скорости, и на крутом повороте Лали переключила на вторую и зажгла дальний свет. Дорогу перебежал кролик. Рафа автоматически взял пленку и вложил в магнитофон. Закуривая новую сигареты, сказал насмешливо:

— «Отель Калифорния» Иглза. Посвящаю ее моему начальнику Дани, который, наверное, меня слушает. — Оглушительно загремел оркестр.

— Может, сделаешь потише, — попросила Лали. — Тошно.

Рафа выключил.

— Спокойно, — сказал он.

Снова наступила тишина. На поворотах Лали не притормаживала, решительно ввинчиваясь все выше и выше в горы. Рафа, посасывая сигарету, прикрыл глаза. С наслаждением вытолкнул дым изо рта, сказал:

— Маурисио бесится. Знает, что пятнадцатого ему ничего не светит, вот и бесится.

Никто не отозвался. Ночь постепенно окутывала их, Рафа повернулся посмотреть на Виктора.

— Ну как дела, старик? — И вдруг рассмеялся: — Черт побери! Глаза у тебя — будто апостол Иаков тебе явился!

Голос Виктора прозвучал тихо, но твердо:

— А он, знаешь, как бог, из ничего творит мир.

— Сеньор Кайо?

— Он.

Рафа опять засмеялся:

— Как на тебя это подействовало! Ты уж слишком, елки. Первый раз, что ли, мужика деревенского видишь вблизи?

— Да, — признался Виктор. — Первый.

Рафа смешно замахал руками.

— Вы, мадридцы, такие. Думаете, Мадрид ваш — пуп земли, только вы ошибаетесь, и даже очень. Надо идти в народ, старик. Там, в деревне, настоящая жизнь, — добавил он язвительно.

Виктор привстал.

— Кончай кривляться, — сказал он.

Конус света выхватил из листьев первые дома разрушающегося, обезлюдевшего селения.

— Кинтанабад, — сказала Лали.

Виктор попробовал дышать носом — с каждым разом все глубже, но медленно и держась рукой за грудь, словно ждал, что боль снова вернется. Боль не возвращалась, и он повторил процедуру еще раза два, уже расслабившись. Поглядел в окошко на уходящий свет, на рушащиеся кровли, выпотрошенные сараи, пробивающуюся в стенах траву, кучу камней на грязных улицах.

— Нет, нельзя, — пробормотал он. И откинулся головой на спинку.

— Чего нельзя, старик?

— Нельзя спокойно смотреть, — сказал Виктор. — Спокойно смотреть, как гибнет цивилизация.

Рафа обернулся и посмотрел на него круглыми, как плошки, глазами:

— Да хватит тебе, елки, ты что в самом деле. Пусть твой сеньор Кайо какой угодно носитель культуры, но все-таки он не Эйнштейн.

Виктор опять откинулся на спинку сиденья. Заговорил ровно, без выражения, не рассчитывая на собеседника:

— Я вижу: что-то летает в небе, и знаю, что это птица. Вижу: нечто зеленое вцепилось в землю, и знаю, что это дерево, но не спрашивайте меня, как оно называется. — Он уронил на грудь голову и закрыл лицо руками. — Я не знаю ни одного проклятого названия.