После мы пили пиво, а Тая — джин-энд-тоник, полулежа на плюшевых диванах.
Возврат к природе: все ходили, в чем были рождены. В своей коже. Тела дышали, поры открыты, и аромат чистой плоти витал в воздухе.
Галерейщик Оскар широким жестом пригласил всех вчера в бани: угощал, поил, а потом, когда настала пора расплачиваться, половину счета сбросил на меня. (Хорошо, что с собой была кредитная карточка.)
Вечером все нанесли визит Георгию и прекрасно провели вечер. Ночью мы лежали и согревали друг друга телами, так как батареи автоматически выключались в полночь и до утра больше не грели. Экономия. Коммунизм есть… плюс электрификация всей страны. Немцы, как ни странно, не хотели коммунизма.
А с улицы простуживало холодом, хотя снега так и не было. До Нового года оставалось три дня, и Тая очень волновалась, чтобы мы его хорошо и приятно встретили. «Как встретишь Новый год, такой и год будет», — говорила она.
— Алешенька, почему вы грустный? — шепчет Тая. — Вам не нравится здесь? Или я не нравлюсь?!
— Что вы, на редкость уютная квартира.
Большая кровать состояла из двух половин. Она лежала под моим одеялом. Ее грудь, не «торчащая», как у немок, давила в мои ребра.
— Как вы хотите праздновать свой день рождения?
— Никак.
— Почему?
— Деньги — это шестое чувство, без которого вы не можете наслаждаться остальными пятью. Банально. Но факт.
— Мы что-нибудь придумаем. Я благодарна Богу, что вы родились. И что он сделал так, что мы встретились.
Я обнял механически ее плечи. Но все еще не мог переступить преграду , обиду, заражение…
Она стала возбуждать меня.
— Как вам приятно, Алешенька, скажите. Я хочу вам доставить удовольствие.
Я отключился и предоставил ей полную свободу действий. Мы были голые. После нескольких скольжений грудью по моему телу она оседлала меня. И стала делать массажные движения на устье «моего друга». Он стал наливаться и напрягаться. Актриса хотела ввести его внутрь, чувствуя губками предельное напряжение. Я опередил ее, надев фашистский презерватив (первый раз в жизни). Она обняла мои плечи, развела достаточно ноги, и «мы» проскользнули внутрь. Тая была возбуждена. Она сделала несколько плавных расчетливых движений бедрами. Она как бы насаживалась, то приподнималась. Насаживалась, то приподнималась. Насев, отдавалась. Вверх — вниз, вверх — вниз.
В окно падал свет, я не опустил шторы. Актриса сидела на мне, на «нем», и как римская наездница прижимала коленями мои бедра. Мы начали езду… Сначала шли шагом, потом рысью, и уже скачка приближалась к галопу. Я поражался ее точным, чувствующим движениям. Она удерживала мой конец, не соскакивая и крутя его внутри. Как хотела. Она разогналась: тело взлетало вверх — с прыгающими грудями, крутящимися по орбите. Взрывная волна уже от корня поднималась к головке, уздечка напряглась, я чувствовал, что приближается кульминационный момент. И конвульсивно выгнулся в дугу. Она замерла, сжала его кольцом и бешено закрутила бедрами. Я исторгался рывками, весь, до конца. И, как бы чувствуя оргазм момента, она уже плавно оседала, слегка приподнимаясь и плавно оседая опять. Как наездница, потом ее грудь упала на мою.
— Вам понравилось, Алешенька? — шептали ее губы в мое ухо.
— Безумно.
Я был просто восхищен и изумлен, насколько классически и классно она исполнила позицию. Это отличалось разительным контрастом с предыдущими попытками и было на десять голов выше. Я, наверно, должен употребить на «десять головок» выше. (Прости мне вольный стих, читающий.)
Литература — единственный вид искусства, где почему-то запрещено или запретно описывать обнаженную натуру, ню или акт. Но в живописи и фотографии — это свободно, разрешено и принято. Как и в кино, шоу, перформансе и других прикладных видах искусства. В чем же литература, эта куртизанка, так провинилась?!
— Вы меня поразили, Тая.
— Я рада, Алешенька. Я могу вас поразить еще?
Сказал я, не представляя, как еще больше поразит это пораженного потом. Она целовала мочку моего уха и возбудила опять…
— Вы хотите еще?..
Такое — я хотел еще. И она объезжала меня ночью еще два раза. Поражая опять. Мне казалось, что наконец-то прорвалось… Finally.
Мы проснулись в одиннадцать, так как зазвонил телефон. Максим справлялся о Новом годе. Оставалось два дня.
— Ты заболел? — спросил я заботливо.
— Почему?
— Звонишь так «рано», в одиннадцать утра!
— Да Оскар, уезжая в галерею, разбудил.
Читать дальше