Рене Баржавель - Дороги Катманду

Джейн, оказавшаяся рядом с двумя парнями, расцвела от счастья. У нее возникло чувство единения со Свеном, благодаря нежности и восхищению, и с Г арольдом из-за наслаждения его телом. Но иногда вечерами она ложилась рядом со Свеном на сухую траву или в пыль и начинала осторожно раздевать его. Ей было необходимо любить его и физически, то есть любить полностью. И, не умея высказать свои мысли, она сознавала, что, призывая его к себе таким образом, она не позволяла ему полностью ступить на путь, на котором он, возможно, рисковал потеряться. Свен улыбался ей и не противился, несмотря на то, что все дальше и дальше отходил от одержимости желанием, от которого хотел когда-нибудь полностью освободиться. Но он не хотел разочаровать Джейн, обидеть ее. Впрочем, с ней акт любви был не слепым подчинением инстинкту, а скорее обменом спокойными ласками. Он мало говорил при этом с Джейн, но его слова казались ей отражением нежности, были насыщены ароматом цветов. Она тоже почти не разговаривала с ним, если не считать почти забытых с детства словечек, произносимых тихим, едва слышным голосом. Свену требовалось много времени, чтобы почувствовать желание, и он быстро доходил до разрядки, словно измученная птица.

Гарольд, медленно спускавшийся с холма, думал, что здешнее божество, несомненно, просто великолепно, но он был слишком голоден, чтобы полностью оценить его красоту. А найти еду среди умирающих от голода крестьян было не так-то легко. У него и у его друзей не было денег и почти кончились сигареты. Нужно было раздобыть хотя бы несколько рупий.

Выйдя из холма через низкую дверь, он сел на краю дороги и стал попрошайничать, протянув вперед руку.

Оливье очнулся, когда его затащили за баррикаду, и тут же снова бросился в схватку. Каждый толчок крови в артериях вонзал острый нож в левое ухо. Голова была заполнена странными шумами. Когда вблизи взрывалась очередная граната, он сл ышал грохот Хиросимы. Возгласы его друзей превращались в дикий шум, и с четырех сторон горизонта в его мозг врывались оглушительные звуки набата. Бурная ночь была переполнена ревущими вихрями, и весь этот шум вмещался в его голове.

В последующие дни студенты начали постепенно уходить из Сорбонны. С каждым новым днем все более многочисленные их группы покидали грязное запущенное здание. В то же время Сорбонна заполнялась чужаками; среди разного жулья и бродяг наверняка попадались и агенты в штатском. Какой-то чудак перебрался сюда с женой и тремя детьми, захватив с собой одеяла, соски, примус и прочую утварь. Он утверждал, что у него нет ни работы, ни жилья. Студенты попытались собрать для него на улицах немного денег, но горожане перестали откликаться на просьбы о пожертвовании. Они считали, что каникулы у студентов несколько затянулись. Рабочие добились повышения зарплаты, на которое за месяц до этого они даже не надеялись, а владельцы предприятий и коммерсанты начали задумываться о подсчете потерь.

Господин Палейрак встретил своих первых покупателей багровым от злости. Что им теперь нужно, этим кретинам, которые только что хотели все сломать? Они же ничего не понимают! А вот профсоюзы знают все, что надо! Уж они-то не утратили своих ориентиров! Им не нужно было ничего делать, только сидеть сложа руки и выжидать. И они дождались всего, чего хотели, л ишьбы возобновилась работа… Весь кавардак был создан этими подонками. А кто теперь будет платить по счетам? Кто угодно, только не они!

На всякий случай господин Палейрак начал понемногу повышать цену филейной вырезки, на самую малость, так, чтобы никто не заметил. Никакого низкосортного отруба, его никогда не разбирают, они больше не хотят отварного мяса с луком, им подавай тушенное в скороварке мясо, хорошие хозяйки исчезли, остались только кокетки, которые думают только о кино или о парикмахерах, не удивительно, что их детям требуется все, чего они захотят, а сами они не будут делать ни черта! Он-то по-прежнему встает в четыре утра, чтобы успеть вовремя на Центральный рынок. А ему далеко не двадцать, да и не сорок… Но работать его приучили пинками в задницу. В двенадцать лет, после того как он получил аттестат… У него никто не спрашивал, не хочет ли он поступить в Сорбонну!

И он с возмущением швырял очередной кусок мяса на чашку автоматических весов. Пока стрелка колебалась, он выбирал самое большое значение и быстро бросал мясо в пакет. Он всегда забывал снять лишний жир или мелкие обрезки. Выигрыш небольшой, несколько граммов с каждой продажи. А к концу года набежит две-три тонны. В кассе его жена постоянно ошибалась, отсчитывая сдачу. Конечно, никогда не в ущерб себе. И хорошо соображала, с кем этот номер проходит. Никогда с настоящими буржуа, которые умеют считать свои су. А вот молодые хозяйки никогда не считают сдачу, они не глядя сгребают мелочь в кошелек. Видать, им стыдно пересчитывать. Но если кто-нибудь замечал ее ошибку, она со смущением извинялась.