Александр Бологов - Один день солнца (сборник)

— Я тебе дам карточку, хорошо? Только не потеряй. Нам летом всем сделали, только там лицо очень маленькое. — Таня говорила о фотокарточке выпускников Утечинской четырехлетки, на которой она — в новом полосатом платье, с выброшенной на грудь косой — получилась, как честно признавали все ее подруги, самой нарядной и красивой…

Вернувшись с речки, где, с трудом и опаской отыскав прочное место у закраины разводья, она успела-таки выполоскать стирку в еще чистой воде, Ксения зашла в сарай развесить ее и увидела в углу чужой узел.

В хорошую серую скатерть с бахромой были завернуты ношеное женское полупальто с меховым воротником, внутри него в тряпке — круглая буханка хлеба и крепкие, на красной байке, боты. «Ребята…»— подумала вгорячах, но тут же опомнилась и выскочила наружу. Вот — она видела, да не догадалась: у входа четко отпечатан след литой Егоровой галошины — он до сих пор не снимает катанок…

Ксения, положив узел на место и то и дело оглядываясь на него, кое-как развесила белье; не зная, что придумать, снова несколько раз распустила и опять стянула плетеные концы салфетки и с тревогой в сердце, оставив вещи на месте, ушла в дом. Ребята на речке помогали ей уложить стирку на коромысло и остались смотреть, как начинает ломаться лед, Она подумала, не сходить ли ей за ними, и после некоторого колебания начала быстро одеваться. Запирая дверь, долго возилась с замком и, повинуясь смутному чувству, снова завернула в сарай — посмотреть чужие вещи. И тут же охнула, увидев притаившегося сбоку от входа Егора Литкова.

— Егор?!

— Я…

— Как ты здесь?..

— Как же и ты: взошел… Как еще?

— Ты смотрел… Ты смотре-ел за мной…

Сильно потянув ноздрями воздух, Егор, не отвечая, прикрыл плотнее дверь и прикрутил за ручку проволокой.

Рыжая прядь выбилась из-под картуза, его он, перестав возиться с запором, снял и, не найдя сразу, куда повесить, кинул наземь, к стенке, сбросил и плотную, на подкладе, тужурку. Только валенки не сменил он еще с холодного сезона, Ксения глядела на них и пыталась собраться с силой.

— Ты чего делаешь? Ты чего делаешь, как у себя? — Она хотела сказать погромче, но не услышала в своем голосе крепости. — Ты зачем закрутил?

Господи, что это она говорит? Ксения продолжала наблюдать за Литковым и смятенно искала в памяти слова, которые могли бы ей помочь. Но слова были несмелые и какие-то безжизненные, — Егор на них не отзывался и даже, кажется, не слышал. Он разглядел на досках гвоздь и зацепил за него тужурку, за картузом не нагнулся, вытер потные руки о рубаху на груди. Ксения отступила:

— Не подходи!..

Литков шагнул не к ней, а к узлу с вещами, быстро, рывками, будто его подгоняли, раскинул скатертную бахрому и развернул блеснувшее шкуркой воротника пальто:

— Вот…

Потом отставил боты и сверху положил хлеб:

— Вот…

Дрожь в руках и ногах немного унялась, Ксения молча смотрела, как Егор, ползая на коленках, старается не показать свое нетерпение и какую-то неуверенность — она почувствовала ее в отрывистых словах, которые он произносил после каждого короткого вдоха. В этой неуверенности мерцала искорка спасения.

Литков, не вставая с колен, выпрямился, тут же сел, горбатясь, на краешек подстилки и сглотнул:

— Сядь рядом…

— Не начинай сначала, Егор… Бесполезное дело у нас будет.

— Погоди! Ты сядь… — Он подвинулся еще, чтоб своим движением побудить ее тронуться с места. — Давай поговорим.

— Я знаю твой разговор.

— Ничего ты не знаешь. Ты опустись, присядь… Пальцем не дотронусь, пра говорю, вот еще отворочусь, чтоб не думала. — Он ерзанул на месте.

— Я отсюда, все слышу.

— Твою мать… какая ты!.. — Егор, стиснув зубы, замотал головой, но тут же взял себя в руки — Клянуся тебе!.. Рази я затем пришел? Окромя тебя, что, никого нету на свете? Бабы куда ли делись? Никуда, я те говорю… Счас за это, — он кивнул на хлеб, — любая сама придет, и все что хочешь…

— Да, да… — Ксения, теребя пуговицу на груди, согласно опустила голову и вдруг села, опершись на руку, подогнув набок ноги. Бедром она прищемила самый маленький уголок короткого пальто, и Литков подался еще дальше на край, освобождая ей почти все место.

— Это тебе… Как раз, думаю, подойдет, — сказал он чуть потвердевшим голосом, его укрепила повернувшаяся, как он понял, в его сторону обстановка.

— Не выдумывай, Егор. Как можно это все делать?.. Это не мое, и не надо мне, и я тебя прошу: мы спокойно поговорим и давай спокойно разойдемся… Я тебе все верну: и за ливер, и за хлеб… Этот не возьму, нет, не могу я… А за то за все рассчитаюсь и спасибо скажу…