Наталья Арбузова - Можете звать меня Татьяной

Сейчас Ирина плывет от Татьяниного речного вокзала по каналу Москва-Волга в Кострому к Анне. У Ирины хорошая отдельная каюта с окном прямо на воду. Ирине семьдесят, Анне сорок пять. Анна рано схоронила мужа, рано выдала замуж единственную дочь Марину. Только что у Марины родился сын Игорь, Иринин правнук. Ныне отпущаеши раба твоего по обету твоему? нет, еще не пришло время. Вот уж выплывают из канала на простор речной волны. Июнь, день долог. Из рождений и смертей состоит наша жизнь, промежуток краток. Окно каюты открыто, и брызги достают до Ирининого лба – смывают мысли о бренности. Еще солнце к закату не клонится, еще весел луч на полу каюты. Осиянные берега проплывают мимо. Какая ты, Волга, сильная. Символ, а не река. Сколько в тебе небесных дождей, сколько талых снегов. Сколько холодных ключей, сколько малых ручьев. Ты собираешь дань с бескрайней русской равнины. Ирина выходит на верхнюю палубу – и видит сплошные водохранилища. Реки как таковой нет. Только в ее воспоминаньях.

Десятилетние Петр-Павел в это время катаются на велосипедах в парке возле речного вокзала. Дубровка, неровные дорожки, влажный ветерок. Павел останавливается, Петр подъезжает к нему: «Что?» - «Знаешь, я увидел бабушку. Она сидит в шезлонге на верхней палубе и смотрит на воду». – «Да что ты, теплоход уж давно ушел». – «Я видел. Первый раз со мной такое». – «Ладно, верю. Только никому не рассказывай. Отправят в психушку, чего доброго». Дружно едут дальше. Солнце садится, играет на спицах велосипедов. Еще один ясновидец. Ну и семейка. Просто оторопь берет.

Ирина пытается под Костромою найти Островки. Но на их месте теперь военный аэродром. – была довольно большая равнина. Удобно. Ирина ходит по окрестным деревням. Кто-то из стариков помнит «простых господ» Зёрновых. В Костроме Ирина забредает в краеведческий музей. Здесь целый стенд посвящен ее деду – историку Зёрнову. Ирина разглядывает пожелтевшую фотографию дедова кабинета в имении Островцовых. По деревням сохранились семьи с фамилией Островцовы. Так записывали отпускаемых на оброк мастеров по печному или какому иному делу. Ирине ясно видятся сумрачные аллеи уничтоженного парка. Вон бабушка Марья Степановна идет с рукодельной корзинкой посидеть на любимой скамье – там открывается взору равнина до горизонта. Земля Островцовых. Аэродром.

В деревне Лыково осталась церковь. Ирина идет к ней. Подходит ближе – креста нет. Склад. Входит в церковь. Старуха-приемщица ее впускает. Тут ссыпаны остатки прелой прошлогодней картошки, стоят весы. Пахнет затхлым. «Господи, неужто зёрновская барышня? А я из крестьян господ Островцовых, Марья Лыкова, ваша ровесница буду. Бабушки вашей крестница». Фреска, изображающая страшный суд, снизу подгнила, облупилась. Всё равно страшно. «Нету усадьбы, барышня. Разобрали дом, выкорчевали сад. Вона какие там самолеты стоят Бонбондировщики». – «Марья, я уж не барышня, а вдова. У меня правнук в Костроме родился, Иорь». – «Ну, с богом, с богом. Там и крестите. Тут церквей не осталось, сами изволите видеть».

Крестить Игоря Анна не захотела. «Нет сейчас в этом смысла. Сами молодые не венчаны. Только лишние деньги. Ты вот была венчана, а была ли счастлива?» - «Молчи, Анна. на. Не вороши прошлого. Тебя и Олечку покойную крестила, а Елену с Татьяной нет. Тогда к церкви и подойти-то боялись. Времена такие были». – «Небось, как война началась, живо спохватились. Еще опомнятся. Я как в воду гляжу. И Елена пойдет креститься, и Татьяна. Взрослые люди будут босыми ногами в тазике стоять, а батюшка их макушку поливать и спрашивать, отрекаешься ли сатаны». – «Ну, Анна, у нас у всех в крови – видеть прошлое и будущее. Не знаю. хорошо ли это. Но что есть, то есть».

Ирина задумалась над кроваткой спящего правнука. Ей ясно видится: юность его придется на бурные времена. Немножко не доносить ему обязательного пионерского галстука до столь же непременного сейчас комсомольского билета. Всё это канет в лету. Несказанно прекрасная страна распадется. Ирина так мало вкусила от ее красоты. Будем голодать, при своем-то богатстве, и принимать подачки. Станем на всё соглашаться, ибо спорить не хватит сил. Yes, yes. Мир будет радоваться, всё русское войдет в моду. Но не надолго – скоро покажут зубы. А до того – краткая эйфория. Вспомнят запретных поэтов, вытащат курам на смех обломки дворянских семей. Займутся домом Романовых, Колчаком и Деникиным. После вылезут толстосумы. Заполонят, испохабят что только возможно. Деньги уйдут в чужеземные банки, а правнук Игорь уедет в Америку. Америка переманит умы, бо своего не хватает. Будет печатать деньги, править без милосердия и посмеется всласть. Власть.