Александр Мартынов - Ржаной хлеб

— Ну, и как прошли учения? Как ты?

— Хорошо, пап! Вся наша часть благодарность от командующего получила! А техника, пап, во!..

— Видишь, Семеновна, какого сына воспитали, — похвалился Иван Федорович. — От самого командующего благодарность! Я знал — не опозоришь! А ты, мать, все дребезжишь да дребезжишь!..

Федор налил почти полный стакан водки, поднял его нетвердой покачивающейся рукой.

— За нашу армию, пап!

Покачиваясь и сам, он припал к стакану, до дна вытянул его, — Таня брезгливо передернула плечами, будто сама выпила.

— Больно много, сынок, не пил бы, — миролюбиво остерегла Дарья Семеновна. — Ни к чему это. Поспишь, тогда еще можно.

— Это ма… только один р-раз! За встречу! — Язык у Федора уже заплетался, но он снова взялся за бутылку.

Не говоря ни слова, Таня отобрала бутылку, отставила подальше.

— Танюш, вин… виноват!.. — пьяно спохватился Федор. — Если ты не разрешаешь — полундра, тогда закон — все!

Мутными глазами поглядев на нее, он начал подниматься.

— Пойдем — выйдем.

Он попытался обнять ее, Таня, вспыхнув, резко отвела его руку. У нее еще хватило терпения помочь ему добраться до дивана, свалившись на него, Федор уснул.

Не слушая увещеваний-извинений Килейкиных, Таня коротко попрощалась с ними, поблагодарила и вышла. На душе у нее было тяжело: нет, не такой она встречи ожидала, не такой.

Время стояло самое красивое — июнь, теплынь. В лесах и на поймах буйно созревали травы, в реках плескалась рыба, и вода была такая теплая, что хоть не вылазь из нее!

Колхоз в эти дни жил своей обычной трудовой жизнью, Полным ходом шла подготовка к уборке сена, в мастерских комбайнеры снова и снова проверяли свои агрегаты — в «Победе» до сих пор не забыли, как в позапрошлом году в самый разгар уборки разом встали три комбайна — урок пошел впрок…

А сегодня в колхозе объявили воскресник по отделке откормочного комплекса и уборке территории.

— Ну, под гору покатилось! — порадовалась Вера Петровна, смотря на массивные стены ферм. — Вот побелим, очистим территорию, закончим монтаж оборудования кормоблока — и можно комиссию приглашать!

— Да, здорово вам достался этот комплекс, Вера Петровна! — сочувственно сказал секретарь парткома.

— Спасибо, вы подоспели, Сергей Иванович, теперь-то мне что!

Радичева и Агякшев только что вышли из помещения и, разговаривая, смотрели, как дружно работают добровольные помощники. Неторопливо, степенно орудует длинным шестом-щеткой комбайнер Павел, на голове у него смастеренная из газеты шляпа. Как юла крутится, вертится, поводя механическим опрыскивателем, Тимка Симкин. Он в старых, закатанных до колен штанах, босой, с ног до головы забрызган раствором, даже рыжая бородка и жиденькие волосы его напрочь склеились. Внизу здоровенный парень качает насос, подавая ему раствор. Тимка без озорства не может, нет-нет да и пустит белую струю в сторону работающих внизу женщин. Те визжат, чертыхаются, норовят схватить немолодого озорника за штанины.

Дружно работают и на территории. Натужно рычит бульдозер, разравнивая площадку; Таня Ландышева, Зина Семайкина, Коля Петляйкин, их товарищи и подруги убирают внутри помещения, стаскивают под бульдозер строительный хлам, всеми работами здесь верховодит Михаил Назимкин.

Среди этой веселой, загорелой молодежи не видно только Федора Килейкина. Он третью неделю жил дома, но на работу все еще не определился. Весенний сев закончили до него, озимая земля уже подготовлена, до сева озимых еще долго, так что трактористу сейчас и делать-то вроде нечего. Да, сказать по правде, не очень его теперь трактор и манил. Надумал он сдать на права шофера, но сперва уж лучше свадьбу сыграть, а потом на курсы идти. Правление колхоза его не тревожило, Радичева при встречах вежливо здоровалась, и все. Несколько раз порывался побеседовать с ним и Сергей Иванович, но и ему это не удавалось: никак не застанешь.

Спал Федор в холодке до обеда, потом забирал книги и до сумерек пропадал на речке, купался, загорал, немного почитывал по шоферскому делу, просматривал вузовские программы, может, он еще, по примеру Тани, в университет, на заочное поступит. Вечером, прифрантившись, уходил к Тане — побродить вдвоем.

Родители к его времяпрепровождению относились по-разному.

— Когда перестанет баклуши бить? — пенял Иван Федорович. — От людей стыдно становится. Все работают, все заняты делом, только наш на речке лягушек глушит! Ну, отдохнул малость после приезда, хватит, пора и совесть знать!..