Александр Мартынов - Ржаной хлеб

Пуреськин, улыбаясь, признался:

— Я о ней о первой и думал. Ждал, назовете ее или нет. — Он поднялся. — В общем, надо ехать, поговорить сначала с самим Сурайкиным, узнать его мнение. А там видно будет…

У родителей, в своем родном Сэняже Тиша Сурайкин не был с лета, с уборки. Все некогда — убирали на силос кукурузу, рыли картошку, свеклу, потом приболел сынишка Санька. Зато теперь на две недели — вольная птица!

Предполагая, что сын в этот послеобеденный час спит, он осторожно открыл своим ключом дверь. И тотчас к порогу вылетел Санька, обнял отца за коленки.

— Папа пришел! Папа!..

Тиша подкинул сына на руки, потешаясь и поддразнивая, начал расспрашивать:

— Ну-ка, скажи-ка, Санчок-панчок, где медведь?

— В ресу.

— А где ворона?

— На ветре.

Мальчонка вместо буквы «Л» выговаривал «Р», казалось бы, самую трудную для ребятишек, и получалось у него не «ветла», а «ветра», не «лес», а «рес». Отец и мать, вроде бы играя, учили его говорить правильно. Вообще же в свои три года Санек знал все буквы на кубиках, которые купил ему отец.

На восторженный крик Саньки из кухни вышла Маша, по довольному виду мужа догадалась:

— Ну что, дали отпуск?

— Только половину, Маша. А другую половину, сказали, после окончания ремонта отгуляю. Да и то, если никуда не уеду — дома все равно в покое не оставят. Ты же знаешь, кто я сейчас.

— Знаю, знаю, начальник железок!

— Самый большой начальник получается! — балагурил Тиша. — Сейчас без этих железок ни туда, ни сюда. А в моем распоряжении все машины — механик совхоза, не кто-нибудь!

— И куда, в какой санаторий собирается товарищ механик?

— Самый лучший мой санаторий — родное село. Съездим на недельку, Маша? Соскучился я по маме, Саньку возьмем. Бабушка рада будет ему.

— Бабушка, конечно, рада будет, но вот дед. — В голосе Маши звучали и сомнение и насмешливая горечь. — Как только вспомню, как он после женитьбы встретил, сразу же оттуда как ураган несет! Хочешь — езжай один. Если не застудишь — и Саньку возьми с собой. Бабушка, ясное дело, соскучилась.

Тиша воспротивился, начал горячо убеждать:

— Нехорошо, Маша, получится! Мать опять расстроится, что ты не приехала, как летом. Ее-то за что обижать? Да и отец, по всему видно, другим стал. Я же тебе говорил, как он последний раз встретил? Нет, без тебя не поеду! Чтоб ты свой отпуск в пустой квартире одна сидела?

— Тогда дай слово, — сдалась Маша, — если дед и сейчас на нас волком поглядит — сразу же уезжаем. На чем думаешь ехать?

— Я же механик совхоза! — обрадованно вскричал Тиша. — Какую захочу, такую машину и возьму.

Санька, пока родители разговаривали, стоял притихший, а уразумев самое главное для себя, готов был немедленно одеваться; очень он любил ездить с отцом на машине.

…Перед домом Сурайкиных «газик» остановился уже в сумерках. Тиша помог жене и сыну выбраться, взял в обе руки чемодан и сумку, отпустил шофера: когда будет нужна машина, позвонит.

В избе уже горел свет, падая из окон косыми клиньями на снег. Олда и сама не знала: то ли шум машины услышала, то ли материнское сердце-вещун толкнулось, — она выскочила на крыльцо.

Охая да ахая, она выхватила у Тиши сумку, поставила ее на снег и подбежала к снохе, расцеловав ее и прохладные щеки, взяла на руки внука.

— Ах, внучок-золоток, свет души моей! Приехал Санек к дедушке с бабушкой!..

— Мама, он тяжелый, не удержишь, — предупредил Тиша, забирая сына. Тепло одетый, малыш был похож на пушистый колобок: в черной меховой шубке, подпоясанной отцовским шарфом, на ногах валеночки, на голове заячья шапка, повязанная поверху, для надежности, пуховым материнским платком.

— Заходите, заходите, скорее! — торопила, суетилась бабушка.

Олда что-то замешкалась; Потап Сидорович услышал чьи-то голоса, вышел, хмурясь, в прихожую, оставив гостя, с которым целый день ездил по фермам и недавно завез домой пообедать.

И тут же его неприветливое лицо расплылось в широкой улыбке.

— A-а, пропащий! — зашумел он, увидев сына и пропуская его в дверь. — О-о, да здесь вся семья — и Санька, и Маша! Санек, да ты словно медвежонок! Давай-ка скорее будем раздеваться!

Дед, протянув длинные руки к внуку, проворно присел перед ним на корточках.

— Медвежата в ресу, — поправил Санька и попятился от деда к отцу.

— Санек, это же твой родной дедушка, а ты боишься! Сам же всю дорогу говорил: к дедушке и бабушке в гости еду, я их люблю! — наставлял Тиша, стягивая с сынишки шарф и платок.