Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 06

Макарыч фиксировал иные реплики разговоров на площадке. «Каковы ваши принципы работы с актерами? Я просто не в состоянии ответить на этот вопрос — у меня нет особых принципов. Был бы хороший, умный человек — я с ним договорюсь, как нам лучше сделать дело…».

«Я готов позволить актеру нести отсебятину, если только он соблюдает верность самому характеру, самому рисунку роли. Если верное чувство подсказало ему новое слово, я готов принять его как свое собственное». Ведь эти мысли Макарыч записывал в перерывах репетиций.

Поиском стиля Шукшин занимался серьезно и непрерывно. По окончании «Калины» он, подытоживая результат, считал добычей следующие сцены: встреча с матерью, разговор с отцом Любы, ночная сцена (любовная), вечеринка в доме Байкаловых (песня Саранцева).

Художественную радость испытывал Шукшин, если удавалось снять сцену «вчистую», то есть сразу на съемке получить изображение и звук без последующего озвучания. Точно снятую сцену озвучить лучше, чем на съемке, не получалось, сколько бы раз мы ни пытались. Шел на такие съемки Макарыч, взвешивая все обстоятельства «за» и «против». Пример. Для съемки эпизода передачи денег Егору от главаря «малины» почтальоном был молодой артист тульского театра. Поразмяв с ним сцену, Макарыч сказал мне: «Актеру я не скажу, а ты знай: когда он отдаст мне пачку денег, я по-настоящему этой пачкой вломлю ему по физиономии, а что возникнет после, не знаю. А ты снимай. Лови, то будет сама жизнь…». И в картине остался единственный снятый дубль.

А вот случай из «Печек-лавочек». Заканчивалась смена, а мы копались со светом, и надо было еще снять крупный план в квартире профессора словесности, которого исполнял Санаев. Сняли дубль… Вася подбежал ко мне и спрашивает, издерганный осветителями, требующими заканчивать трудовой день… «Ну как?» Я в окуляр не видел его мимики, а тут из-под камеры вижу его рассвирепевшего — говорю испуганно: «Вася, будь добрее». Он засмеялся и крикнул твердо: «Дубль», — и этот дубль вошел в ленту.

Мне он говорил: «Снимай, когда душа оживает». После Шукшина, сначала интуитивно, а со временем все более мотивированно и осознанно, тридцать лет занимаясь фотографией, следую в русле этой стилевой установки Василия Макаровича. Учебным подспорьем для меня стало перечитывать опубликованные выжимки из его записных тетрадей, а также коротенькие тексты «Снов матери», «Долгих зимних вечеров», да и «Любавиных», не затронутых редактурой. Итогом моих поисков стиля, намеченного Шукшиным, стала фотовыставка «Русь» («Веси. Грады. Лики. Земля»), порадовавшая меня реакцией соотечественников. Ограничусь одним только впечатлением из книги отзывов, потому как оно подтвердило верность шукшинскому пути, незащищенно задело душу. Как говорил сам Шукшин: «…боюсь непосредственного зрителя, который больше знает, острее чувствует и подлинность и фальшь».

«Уважаемый Анатолий Дмитриевич, позвольте посвятить Вам стихотворение, написанное под впечатлением Вашего творчества.

Сколько бы душ отвел от телевизионного ока Василий Макарович, успей он исполнить хотя бы два из выношенных замыслов: о раскулачивании в Сибири — название было уже определено: «Ненависть», и «Таежная история». В тайге на заимке живет лесник с женой. К ним прибивается геолог, живет до весны, влюбляется. В разгоревшихся страстях — Шукшин, Федосеева, Петренко — Макарыч намеревался припечатать на пленку свое понимание «треугольника» с позиций прожитого им лично.

В качестве заключительного обобщения хроники мероприятий юбилея Шукшина предлагаю записанное с видеоленты выступление Валентина Григорьевича Распутина на 28-х Шукшинских чтениях на горе Пикет 25 июля 2004 года. Запись приводится без правок произнесенного перед микрофоном слова с разрешения Валентина Григорьевича, что в какой-то мере открывает природу рождения писательского слова.