Мишель Фейбер - Книга странных новых вещей

В прошлом, когда мы обсуждали, хаводить детей или нет, ты всегда находил причину, чтобы не заводить — «подождать». Ты всегда убеждал меня, что когда-нибудь С РАДОСТЬЮ станешь отцом и все лишь дело времени. Ну что ж, сожалею, что понятие времени у нас разное, но тогда я испугалась, что ты никогда не вернешься, поскольку ты единственный человек, от кого я хотела бы родить ребенкап. Да, я понимаю, что говорю сумбурно, но не сумбурнее твоего. Я вижу, что ты ихбегал, избегал, избегал отцовства все эти годы. Это пугающий шаг, все это знают, но люди прыгают во мрак, и только так человечество выживает. Но разве может быть что-то мложнее, чем твои миссии, да? Слишком много трудностей. Что ни день, то новая. Трудности, которые на самом деле не так уж и трудны. Потому что мы можем из всех сил стараться помогать чужим, но разве эти, чужие нам люди не сами в ответе за свою судьбу? Если мы не можем им помочь, то, как это ни печально, мы идем дальше и снова пытаемся помочь. Но ребенок — дело другое. Особенно когда это твой ребенок. Тогда его судьба — самое важное в мире. Ты не можешь ПОЗВОЛИТЬ себе проигоать, хотя и такое может случиться, и это самое страшное. Но знаешь что? Миллионы лет люди были достаточно глупыв, или отважны, пытаясь снова и снова, невзирая ни на что. И я чувствую давление миллионов лет, нося ребенка в себе.

Но тебя это совершенно не интересует.

Питер, извини, если это выглядит так, будто я не сочувтвую трудностям, с которыми ты столкнгулся в своей миссии. Но ты так ничего и не рассказал о них. Так что я могу только воображать, с чем тебе приходится сталкиваться. Или, что точнее, НЕ МОГУ вообразить. Из тех объедков, которые ты уделил мне, я вижу, что у тебя там волнующе приключение. У тебя самые легкие условия в истории христианства, никому из миссионеров не выпадала такая участь. Их бросали в тюрьмы, их били, оплеывали, пронзали копьями, забивали камнями, распинали вниз головой. В лучшем случае их окатывало золодной водой, и они разочаровывались во всем. Насколько я могу судить, ты прибыл туда победоносно. СШИК отвозит тебя и забирает обратно, когда тебе заблагорассудится отдохнуть, вся твоя паства уже любила Иисуса, и думает, что ты большая шишка, и ничего от тебя не хочет, кроме изучения Библии.

Ты руководишь строительством, загораешь, и время от времени кто-то приносит тебе картину, чтобы повесить на потолке. Похоже, ты устраиваешь собственную Сикстинскую капеллу! И самая последняя новость от тебя — ты видел парад прелестных маленьктх зверюшек.

Питер, я знаю, что ты не хочешь этого хнать, но Я В БЕДЕ.

Все разваливается невероятно быстро. Кое-что я тебя рассказала, кое о чем умолчала. Любой другой муж, почуяв, откуда ветер дует, уже быд бы на пути сюда. Или, по крайней мере, предложил бы вернуться.

Я пишц тебе в 5 утра после бессонной ночи, от стресса у меня уже почсти галлюцинации, и, наверно, пожалею, что послала это письмо, когда наконей засну. Но в прошлом ты всегда был на моей стороне, а теперь ты причиняешь мне боль, и я не знаю, куда мне податься. Ты ВООБЩЕ СООБРАЖАЕШЬ, что я чувствую, когда извещаешь меня, что эта Грейнджер, человек самый близкий тебе там, женщина, и что ты «провел какое-то время с ней», и что она очень «ранима», но ты счастлив доложить, что «она раскрылась» сегодня больше, чем раскрывалась тебе раньше? Я уверена, что для вас обоих будет замечательным достижением, когда она позволит называть себя по имени и ты наконец «до конца поймешь», в чем причина ее горя (может, это совпадет со счастливым днем, когда та, другая женщина, которой ты готов был помочь, Заманили, или как там еен, готова будет «на все»), но, Питер, тебе приходило в голову, что я тоже могу быть чуть, самую малость, «ранима»?

Я знаю, что ты любищь меня и уверена, ничего плохргр вы с Гренджер не сделали, но мне так хочется, чтобы ты тщательнее обдумывал слова, когда рассказываешь мне о сее и о ней. Ты столько времени отдаешь, подбирая самые тоочные слова, пересказыфвая Библию в угожу Любителям Иисуса, но когда дело доходит до общения со мной, твое бесконечное внимание к нюансам тебе ихменяет. Замечательно, что ты та к ярео помнищь нашу свадьбу, но лучше бы ты сохранил такие же яркие воспоминания о жензине, которую покинул несколько месяцев назад, и подумал о том, в чем рна так нуждается теперь.

Сижу и плачу,

Там было еще одно сообщение, отправленное буквально через пару минут. Он открыл его, надеясь найти что-то вроде отказа от предыдущих слов или смягчения удара — не извинение, конечно, но отступление, переоценку, может быть, признание, что она писала, будучи пьяной. Вместо этого в письме она даже не назвала его по имени.