Аарон Аппельфельд - Цветы тьмы

– Они к тебе приходят с того света?

– Да, и я бываю рада встрече с ними.

Кити не слишком углубляется в эту тему. Она рассказывает ему, что, по слухам, война скоро кончится. Всех солдат, постоянно расквартированных в городе, отправили на фронт.

– И больше не охотятся на евреев? – интересуется Хуго.

– Есть маленькое подразделение, которое осталось искать евреев. Они все время находят то одного, то двоих, связывают им руки и проводят по городским улицам. Такие несчастные… Еще немного, и войне конец, и этому ужасу тоже.

Хуго нравится слышать ее голос, и хотя ей уже двадцать четыре года, звук его напоминает ему голоса девочек из его школы.

– А ты еврей? – снова удивляет она его.

– Точно. Почему ты спрашиваешь?

– Ты выглядишь как один из наших, ну в точности как один из наших.

– Еврей я, ничего не попишешь, – сказал Хуго и усмехнулся.

Кити ласково посмотрела на него:

– Годами я мечтала, что у меня будет брат вроде тебя, такой же высокий, кудрявый и разговаривающий, как ты говоришь.

– Я согласен быть твоим братом.

– Спасибо, – сказала она и зарделась.

Каждая встреча с Кити оставляет у него некое приятное впечатление и становится частью его воображения. Как-то раз ему приснилось, что он гуляет с ней вдоль реки, и вдруг Кити сообщает ему, что собирается сбежать из заведения и поселиться на природе. Опротивели ей эти жирные гости.

– Если захочешь, мы сможем уйти вместе. Думаю, и тебе надоело жить в клетке.

– А что я скажу Марьяне?

– Скажи Марьяне, что тебе надоело в клетке. Ты такой же парень, как и другие, ты ни в чем не согрешил и никакого преступления не совершал и имеешь право жить на природе.

– И немцы не станут охотиться за мной?

– Ты мой брат и похож на меня, – рассмеялась она, и тут Хуго проснулся и обнаружил, что Марьяна сидит возле него.

– Дай мне глоточек, миленький, я не хотела тебя будить и ждала, пока ты проснешься. Просто прелесть было смотреть на тебя во сне, ты так чудно спал, точно как зверята спят.

– Тебе нужно было разбудить меня, зачем слишком уж мучиться, – ответил Хуго и сам себе удивился.

– Мне хотелось знать, как долго смогу я переносить эту пытку.

Хуго протянул ей бутылку, Марьяна сделала длинный глоток и сразу за ним еще один.

– Забери бутылку и спрячь, – сказала она и поднялась на ноги.

– Надеюсь, этой ночью гостей не будет. Благодарение Богу, их становится меньше, но есть такие, что возвращаются сюда и не забывают выговаривать мне, что от меня несет коньяком. Моченьки моей нет, как я жду, чтоб закончилась война и мы все стали свободными. Ты выйдешь из своего чулана, а я из этого заведения. Лучше кукурузу мотыжить, чем когда тебя раздавливают из ночи в ночь. Герой ты мой, что это я голову тебе задуриваю? День настанет, когда ты себе скажешь: „Марьяна была дурная на всю голову“.

Лето отходит. Поля, только пару дней назад золотившиеся, теперь лежат оголенные и унылые. Ночи холодны, и Хуго укутывается в овечьи шкуры. Раз в неделю Марьяна купает его. Эти моменты очень приятны и вселяют в него нечто тайное, что остается в нем на всю неделю.

В те ночи, когда у Марьяны нет гостей, она приглашает его в свою постель, обнимает и говорит:

– Ты Марьянин. Ты ее мужчина. Все мужики сволочи, только ты один по-настоящему любишь ее.

Когда удача улыбается ему, он спит в ее объятиях целую ночь, но бывают ночи, когда в дверь стучит неожиданный гость, и Хуго приходится ползком перебираться в чулан, и все теплое удовольствие испаряется, как будто его и не было, остается лишь жгучее унижение.

Меж светом дня и светом ночи Марьяна мучается. Она перечисляет свои муки одну за другой:

– Солдаты ко мне относятся, как к матрасу и требуют, чтобы я делала всякие гадости. Пока я пила коньяк, я могла переносить эти надругательства, но без коньяка каждая частичка моего тела унижена и болит.

Хуго не осознает всех ее ощущений, но чувствует, как дрожат ее руки. Эта дрожь больше всего другого говорит: „Мне тяжело выносить всех этих мужчин, сменяющих друг друга. Настало время бежать, и неважно куда“. Хуго чувствует, что обязан спасти ее, и говорит:

– Я убегу с тобой, будем жить на природе – только я и ты.

– Люди опознают меня и станут бить, – возвращается Марьяна к своим прежним страхам.

– Мы убежим в такие места, где тебя никто не узнает.

– Ты уверен? – спрашивает она, как будто у него есть на это ответ.

– Сердце мне подсказывает, что тебе нужен коньяк. Только в горах, где мы будем сами по себе и никто не будет нам угрожать, ты сможешь пить, сколько твоей душе будет угодно.