Аарон Аппельфельд: Цветы тьмы

Когда папу схватили и отправили в лагерь, Хуго плакал дни напролет. Мама пыталась убедить его, что папу не схватили, а отправили на работу вместе со многими другими мужчинами, и скоро он вернется, но Хуго был безутешен. Он представлял себе слово «схватили» в виде волков. Сколько он себя ни уговаривал, никак не мог выкинуть этих волков из головы. Час от часу их стая увеличивалась, и они волокли схваченных людей своими громадными зубами.

Он проплакал несколько дней и перестал.

Хуго поднял глаза от шахматной доски: розовая комната по-прежнему его озадачивала. На тумбочках в позолоченных рамочках поблескивали фотографии Марьяны, одетой в экзотические купальные костюмы. Ноги стройные, талия узкая, а груди выпирают как две дыни.

Странная комната, говорил он себе и пытался припомнить что-то похожее, но вспоминалась только парикмахерская, которую все называли «парикмахерской Лили», куда приходили состоятельные и избалованные женщины и сидели, развалившись в шезлонгах – а мама презирала все это.

Когда он сидел, погрузившись в игру, послышался женский смех. Не будучи знаком с домом, он не знал, раздается ли этот смех из соседней комнаты или со двора.

Он чувствовал, что его жизнь окутана многими тайнами. Но в чем они состоят, он мог лишь догадываться. Поиски приводили его в разные странные места. На этот раз ему показалось, что это смеется учительница физкультуры. Она была бесшабашной, говорила громким голосом, орала на дворника и на учеников и была всесильной повелительницей школьного двора.

Он встал, подошел к окну, отодвинул занавеску, и его глазам предстал маленький неухоженный двор, огороженный частоколом. Посреди двора стояли две коричневые курицы.

Он прислушался. Смех продолжался и переливался, но стал теперь приглушенным, как будто рот смеющейся женщины чем-то прикрыли либо она сама подавляет свой смех. Странно, сказал он себе, удивленный этим тихим двориком, живущим своей мирной жизнью.

Дневной свет приобретал красноватый оттенок, и Хуго вдруг увидел перед собой своего друга Отто. Выражение лица, особенно губ, было как всегда пессимистичным, что бросалось в глаза. Хуго тут же ясно вспомнил, как он безнадежно махал рукой при проигрыше. Поскольку это махание повторялось при каждом проигрыше, оно запечатлелось в памяти Хуго как некое застывшее движение. Мама говорила, что Отто прячется в каком-то подвале. Но Хуго видел, как Отто сидел в кузове одного из грузовиков, отвозивших схваченных в облавах людей на железнодорожную станцию.

На миг ему показалось, что Отто стоит возле двери.

– Отто, – прошептал он, – это ты?

На его шепот никто не ответил, и Хуго понял, что совершил ошибку. Ведь Марьяна строго-настрого велела не отвечать, если кто-то постучит в дверь.

Хуго свернулся клубочком в углу комнаты и замер.

Прошло несколько часов. Вечерние огни проникали сквозь окна и меняли цвета. Ему казалось, что подстерегавшие его опасности отступили и розовое пространство вокруг не только приятно, но и надежно. Его одолевало желание забраться в широкую мягкую постель и укрыться стеганым одеялом, но чутье подсказывало, что это Марьянино владение, запретное для него.

Он снова увидел родной дом, гостиную, родительскую комнату и свою. Дом не был просторным и ухоженным, но в нем было приятно. Каждое воскресенье приходили родители Отто и Анны. Хуго развлекал друзей у себя в комнате, угощал их лимонадом и фруктами. На выходные родители обычно покупали финики и инжир. С экзотическими фруктами в дом приходили те далекие жаркие страны, где они произрастали.

Гостям подавали также кофе с пирожными. Дом заполняли свежие и ароматные запахи. Все происходило с приятной неторопливостью. После ухода гостей хозяев одолевала меланхолия. Родители погружались в чтение, а Хуго сидел в своей комнате, перебирая в памяти лица гостей.

Свет в окнах посерел, и маленькое облачко осело на кустах возле забора. Он сразу разглядел, что это кусты сирени, как во дворе их дома, и его переполнила радость – он увидел что-то знакомое.

Когда ему было лет пять или шесть, он расстроился и плакал о цветах сирени, когда они внезапно увяли. Заметив, как он огорчен, мама обещала ему, что весной они снова расцветут и все будет как прежде. Ему нравился мамин оптимизм. Она всегда умела серый цвет превратить в яркий и приятный для глаз.

Папа, напротив, не умел сглаживать ситуации и менять их к лучшему. Под покровом молчаливости скрывался тихий скептик. Он не создавал вокруг себя мрачной атмосферы, но было ясно, что он не станет приукрашивать действительность. Хуго любил папу, но папины настроения его не увлекали. С мамой он всегда чувствовал себя в приподнятом настроении. Мама умела подсластить любую горькую пилюлю, как бы говоря: к чему предаваться черной грусти, когда можно помогать людям?