Андреас Окопенко - Киндернаци

Эйхграбен. Совок с углями шипит, колется от жара, пахнет болью; вгрызается в толстый черный брус, плавит его, из-под раскаленной смазки от розоватой доски распространяется густой дух тлеющего гикори. «Ты что, очумел? Никогда, что ли, лыжи не ваксил? Откуда у тебя руки-то растут!» В животе екает; деревня, такая маленькая, где-то внизу, неудержимое свободное падение, непривычные длинные лыжи на ногах при каждом шаге осторожно пробуют молочный снежный наст, на глазах покрывающийся сыплющимся сверху снегом, в рот — ураган, отвлеченный урок превращается в стремительный лет, трудность пути, резь и ожог; пятеро захожих постояльцев учиняют в хижине разбой, сигареты превратились в длиннейшие столбцы пепла, жадные руки сыплют пепел в самодельный шнапс, его принес Баладьи, он же, кстати, и гнал самолично, порошок из таблеток антипирина, говорят, еще сильнее заводит. «Эх ты, тюфяк! Захмелеть-то захмелеешь, а толку от тебя все равно ни на грош. Слышь, Курт! Помнишь, как тогда руки себе палили?» (Это про испытание на храбрость возле нужника.) Вот где настоящая зима, так и воет, до Вены отсюда всего двадцать километров, а погода — как будто невесть куда забрались, никогда больше городская смерть не вызовет у меня той жути, что раньше, вот это зима, что и снег затвердел и режется как стекло! «Слышь, мне плохо! Сейчас вырвет!» — «На мое одеяло? Ты что, совсем уже окосел? Попробуй только скажи еще раз, что мой самогон — дерьмо». — «Дерьмо поганое, вонючее». Драка, кровь, фонари под глазами. «Ну и дураки же мы! Слышь, ведь здорово было!»

Ромми. Витров обрел компанию, в которой он чувствует себя как дома, — кружок любителей ромми. Ромми иногда еще называют покером для дураков, но они не обижаются. Знакомые по Кампу Мучители Витрова в Вене вдруг чудесно преобразились, объединившись в братство картежников. Подумать только — у него есть братья! Игра идет на квартире Ходлера, в невзрачной кухне, в которой хозяйничает его мать, за облезлым, расшатанным кухонным столом, на который натянута облезлая клеенка, ее кто-то, как видно, от скуки еще и ковырял ножом; впрочем, натянута она очень относительно, так как семь заржавленных кнопок, которыми она пришпилена, еле держатся на месте. Тут не только делают прикупы и выкладывают карты, но также пьют эрзац-кофе, немного подслащенный сахарином, мамаша Ходлера — гостеприимная женщина.

Когда везет и у тебя на руках три джокера, ты тихонько вскрикиваешь от восторга. Ты готов играть в карты хоть сто часов подряд, но получается не больше восьми. Скучно бывает только от всей остальной жизни.

— Как думаешь, мы еще удержим Сталинград? — спрашивает Павиани.

— Обязательно, — говорит Витров.

— Зато Африка плакала, — говорит Вульш.

— А мы укрепимся в Тунисе и всех сбросим в море, — говорит Витров.

— Молодчина, парень! — басит Ходлер и стискивает ему плечо.

У Ходлера петлички юного моряка гитлерюгенда, поэтому он — мальчишка из венского предместья — любит разыгрывать из себя эдакую медвежеватую фрисландскую морскую душу. Его вассалы Павиани и Вульш вновь поверили в окончательную победу и верят в нее на протяжении десяти конов. У самодельных карт, которые Витров изготовил себе из картона, чтобы и дома можно было играть в ромми с мамой, нет той чарующей силы, которая чувствуется в настоящих, сделанных из негнущейся мелованной бумаги и покрытых скользким лаком. На столе снова появляется пышущий жаром кипящий кофейник с кофезаменителем. Кофейник желтый, в оранжевых пятнышках. На руках все нужные карты. Приветливость серенькой госпожи Ходлер. Вот такой спуск с блистательных вершин одиночества к счастливым радостям пустяковой игры, спасающей от скуки совместного вокзального ожидания перед грядущей разлукой, когда нас посадят в поезд, отъезжающий на фронт.

Новогодний праздник у Баладьи. Досиживаем последние часы старого года. Траурные окна: на них затемнение, черный бумажный лист, развернутый во всю длину окна, плотно прижат широкими, грубыми досками. Между тем можно и поиграть с игрушками, которые я получил на Рождество (которое принесло-таки кое-какие подарки!). Мы с папой (его присутствие само по себе уже подарок) играем в военные шахматы: фигуры из винно-красного и темно-синего бакелита: танки, бомбы, гранаты, солдаты: танк ходит только по прямой. Тут нас отвлекает мама, она достала уйму разных фигурок, купленных в ходе акции «Зимней помощи», теперь она расставляет и обсуждает всю эту пестроту. Все это скопилось у нас за несколько лет стараниями мальчишек, которые гремят кружками для пожертвований. Теперь все это богатство досталось сынку. Сынок тоже не оплошал, с хлопотливой куриной пунктуальностью он уже снес к праздничку свое яичко — плохонький стишок, исполненный благодарности к родителям и надежд на светлое будущее. С прилежно засвидетельствованной верой в неминуемую победу. Потом он уединился в темном уголке с книжкой и нежданно-негаданно вынес из нее нечто для себя поучительное. Это был новогодний подарок доктора Бичовски: «Календарь врача» за истекший год, нигде не исчирканный, с приложением в виде календаря на следующий год. Мама собирается вклеить в него завтра накопившиеся рецепты разных блюд — пудингов на воде, фальшивого жаркого из овсяных хлопьев и тыквы, фальшивого вина из огрызков яблок с дрожжами, пирога из ржаной муки с сахарином и пуншевой эссенцией. А пока что в нем можно прочитать: