Тим Лотт - Блю из Уайт-сити

— Не гадай. Они искусственные. Я видел, как эта девица давала интервью в утренней программе по телеку. Она сказала, что они ей очень нравятся. И что они придают ей ощущение… как она выразилась? Могущества.

От этого Колин становится еще мрачнее.

— Правда? Значит, она не… они не…

— Это пластическое чудо. Обе. Извини.

Колин закрывает газету и задумчиво берется за чашку с чаем. Кивает головой: мол, я знал с самого начала.

— Это заметно.

— Что заметно? — спрашивает Нодж с нескрываемым раздражением.

Отлично. Искусственная, самодовольная неуязвимость дала первую трещину. Но лицо по-прежнему невозмутимо и высокомерно. Ему бы пошла мантия вселенского судьи.

Колин слегка напуган.

— Ну… я не знаю. Наверное, по виду никогда не поймешь.

Колин пытается разглядеть Ноджа сквозь дымовую завесу, он прищурил глаза, защищая их от дыма. Колин всегда от чего-нибудь защищается, тем или иным способом. Он слегка качнул головой и сморщил губы, потом стал смотреть в открытую дверь. Снова наступает тишина.

Явное раздражение Ноджа не обидело Колина. Он поправил свою бейсболку, отвернув козырек вверх. Колина невозможно обидеть. Вдруг он ни с того ни с сего спрашивает, улыбаясь:

— Как вы думаете, есть жизнь после смерти?

Отвечая, Нодж даже не повернул головы:

— А у тебя не возникало вопроса, как Санта Клаус спускается по дымоходу?

Нодж — воинственный атеист, это обломки доморощенного марксизма, оставшегося в далеком прошлом. Колин улыбается. Улыбка становится шире, а глаза все холоднее и отстраненнее каждый раз, что я смотрю на него. Интересно, что это с ним сегодня. Моя мама сказала, что Оливия очень плоха, поэтому я стараюсь не затрагивать эту тему. Не хочу его расстраивать. И не хочу попасть в неловкое положение. Всегда есть опасность, что он расплачется.

— Нет, правда. Как вы думаете? Ведь мы же не можем просто так исчезнуть. Тогда получается, что все бессмысленно.

Он снова улыбается, как будто и сам поражен этим новым умозаключением. Затем берет мобильник и играет с ним, щелкая по антенне пальцем и наблюдая, как она раскачивается. Словно разбуженный этими движениями, мобильник вдруг начинает звонить.

— Держу пари, это Тони.

Колин прикладывает трубку к уху и нажимает на маленькую зеленую кнопочку с буквами «ОК».

— Алло. А, Тони, привет! Нет, не волнуйся. У нас все хорошо. Да. Нет. Что ж поделаешь. Конечно. Ну, до скорой встречи. Пока.

Колин выключает телефон и кладет его себе на живот. Он играет мышцами, телефон поднимается и опускается. Из-под футболки с пальмами, пляжем и названием места — Канкун, Мексика — где он, конечно же, никогда не был, высовывается узкая полоска розового тела. Он раскачивается взад-вперед на белом пластмассовом раздвижном стуле.

— Это Тони. Будет через пять минут. Извинялся, сказал, что застрял в пробке на Аксбридж-роуд.

Я чувствую, как мое раздражение нарастает. Никаких пробок на Аксбридж-роуд не было, когда я по ней ехал. Но я не собираюсь говорить об этом, если только Нодж не даст себе волю. А Нодж по-прежнему демонстрирует чудеса эмоциональной зрелости — пожимает плечами, изображает всепрощающую улыбку.

— Тони Диамонте! Его не изменить.

Наступает небольшая пауза, как будто Нодж пытается что-то вычислить. А потом он добавляет:

— Удивительно, как это Тони вообще встал после вчерашнего.

Колин, похоже, ничего не слышал. Мобильник потерял равновесие и скатился на пол, с треском развалившись на две части.

— Ой!..

Колин полез за телефоном, упавшим в лужицу апельсинового сока. Он аккуратно поднимает обе части и вытирает их салфеткой. Переплетя пальцы рук, я начинаю постукивать большими пальцами друг о друга. Вижу нечто, напоминающее удовлетворение, на лице Ноджа, который заметил это мое движение. Он сидит и ждет, пока я задам вопрос. Он уверен, что я это сделаю.

Я демонстрирую полнейшее безразличие.

— Что? Вы вчера с ним выпивали?

Как будто это не имеет никакого значения.

— Мы ходили в «Эйнджелси». Его переделали.

Колин тщетно пытается скрепить две части телефона. Кончик языка у него слегка высунулся между толстыми губами. По щеке размазана слюна.

— Там теперь доски на полу. Гриль на углях.

— Хорошо.

Хотя ничего хорошего. Все плохо. Это… это нарушение протокола. Тони — прежде и превыше всего — мой друг. Я обладаю приоритетным правом. Если он свободен, то должен прежде всего позвонить мне, так было всегда. Вчерашний вечер я провел дома в одиночестве, мне хотелось с кем-нибудь поговорить, если уж на то пошло, я предчувствовал, что сегодняшний разговор с Вероникой будет непростым. А Тони позвонил Ноджу. Хотя, может, это Нодж ему позвонил. Тогда все не так плохо.