Лесли Уоллер - Банкир

Неразрешенные проблемы были, в общем-то, заурядным явлением. Однако сейчас надо было все же на что-то решиться. Он встал и с бокалом в руке направился к ближайшему телефону.

Заказывая телефонистке номер домашнего телефона, Палмер с изумительной ясностью в мыслях, обычно наступавшей после определенного количества выпитого спиртного, сознавал, чт? он собирается сейчас сделать. Когда Палмер пил, в его сознании в какой-то момент наступало просветление. Это происходило где-то между вторым и четвертым бокалами, и тогда он обретал полную объективность в суждении. В такой момент он чувствовал, как отделяется от своей бренной оболочки, отходит в сторону и зорко следит за происходящим. Ожидая, когда телефонистка соединит его с домом, он решил, что стоит сейчас не только в стороне, но и несколько выше самого себя. В такие изумительные мгновения он был в состоянии разобраться во всех своих противоречивых поступках и самых сложных явлениях. Взять, к примеру, его поведение в настоящий момент. Соединяясь по телефону с домом, он играл роль человека, которому надо принять решение – одно из двух. Он решительный человек. Решение назревает.

Нет. Все это лишь притворство.

Он услышал гудки: в его квартире звонил телефон. Палмер – сторонний наблюдатель – совершенно отчетливо видел подлинную цель этого звонка: Палмеру, держащему трубку в руках, нужен козел отпущения, и он ведет дело к тому, чтобы свалить всю ответственность на жену. Она, конечно, об этом не подозревает. Однако именно ей, ей одной предстоит сделать выбор.

– Хэлло?

– Джерри, позови маму к телефону.

– А это и есть мама. В чем дело, дорогой?

– О, это ты, Эдис.– Палмер на мгновение замолк и провел языком по губам.– Я звоню из клуба.

– Я знаю, ты там с Лэйном.

– Откуда ты?.. Ах да. Ну, ладно.

– Дело затянулось?

– Хуже,– ответил Палмер, уклоняясь от ответа, чтобы не лгать.– Мне еще предстоит позже встреча с Бернсом.

– Когда это позже?

Палмер пожал плечами.– Еще точно не знаю когда,– сказал он, снова избегая прямой лжи, но не намереваясь сказать правду.– У нас что-нибудь намечалось на сегодня?

– Ничего,– ответила Эдис, пожалуй, слишком уж радостным тоном.

– Неужели ничего?

– Я только хотела накормить пораньше детей, чтобы мы с тобой пообедали вдвоем.

Палмер хмуро уставился на стену у него перед глазами: – Никаких званых вечеров, премьер? Никаких приемов? – спросил он.

– Нет.

Односложный ответ Эдис прозвучал резковато. С необычайной ясностью, которой он буквально наслаждался в этот момент, Палмер понял, что оскорбил ее.

– О боже, мне так жаль,– простонал он.– Единственный вечер вдвоем за все это время. И я должен испортить его.

– Мне тоже очень жаль, дорогой,– уже мягче ответила Эдис.– Ну ничего, я думаю, мы сможем выкроить для себя такой вечер в другой раз,– добавила она, переходя на свой обычный деловитый тон, который заставил Палмера усомниться, что его приход домой что-нибудь изменил бы в ее раз навсегда установленном домашнем распорядке.

– Я приму горячую ванну и лягу пораньше спать,– добавила Эдис.

– Да, пожалуй, ты права,– согласился Палмер.– Я не могу точно сказать, в котором часу вернусь домой.

– Постарайся хорошо провести время, дорогой.

– Спасибо. Значит, ложись спать, не дожидаясь меня.

– Хорошо. Спокойной ночи,– сказала Эдис.

Разговор был окончен, Палмер повесил трубку. И, лишь возвращаясь с бокалом в руке к дивану, он вспомнил, как ему хотелось пожелать спокойной ночи детям.

Палмер уселся и аккуратно поставил бокал на самую середину стоявшего перед ним низкого журнального столика. А тот, другой Палмер, стоявший в стороне и наблюдавший за этой сценой, спрашивал: так ли уж хотелось Палмеру, сидящему за столиком, пожелать детям спокойной ночи? Достаточно ли сильно его желание для того, чтобы, например, вернуться сейчас к телефону и снова позвонить? Но в это мгновение способность самопознания померкла. Палмер что-то нечленораздельно пробурчал, а может быть, просто откашлялся, но так громко, что спугнул своего зорко наблюдавшего двойника. Воссоединившись в единое целое, Палмер стал убеждать себя в том, что нет никакого смысла копаться в собственной душе и ворочать камни, которым лучше бы спокойно лежать на месте.

Как бы то ни было, но одного он достиг: Эдис приняла за него решение относительно нынешнего вечера. Она, сама того не зная, сделала выбор уже тем, что не проявила никакого беспокойства, тем, что приняла во внимание значение Бернса для благополучия семьи, и еще тем, что позволила мужу произвести священное разграничение между домом и работой, за которое так ратовал Бэркхардт. Короче говоря, она оказалась вполне здравомыслящей и понимающей супругой.