Эмманюэль Роблес - На городских холмах

Роже вел машину на большой скорости. Погасшая сигарета застыла в уголке его губ.

Но вот машина сделала резкий поворот, пронеслась вдоль широкой, ярко освещенной площади. Я увидел ярмарочные балаганы, украшенные гирляндами разноцветных лампочек. Кружилась огромная карусель, и деревянные сирены, прижавшись к ее центральной оси, смотрели на толпу своими незрячими глазами. Где-то крутили шарманку, и над головами людей плыли звуки вальса «Голубой Дунай».

Вдруг мы остановились.

— Быстрее! — бросил Фернандес.

Я вылез из машины. Вплотную к стене стоял большой крытый фургон бродячих фокусников. Роже потянул меня за руку и шепнул:

— Сюда.

Я вскарабкался вслед за ним. Жарко, как в печке. До нас долетал слегка приглушенный шум праздника. Фернандес чиркнул зажигалкой: под лавку побежали тараканы. Все в фургоне было выкрашено в серый цвет. Перегородка делила этот сундук на две каморки. Во второй стояли два узких топчана и две табуретки. На стенках наклеены портреты американских актрис.

Пламя зажигалки дрожало. Фернандес тихо сказал:

— Оставайся здесь, это надежное место. Как только все будет готово, придем за тобой…

Зажигалка вот-вот погаснет. В ее желтоватом свете худое лицо Фернандеса казалось лицом тяжело больного человека.

Он пожал мне руку. Следовало бы поблагодарить его за все, что он сделал для меня, но говорить не хотелось. Роже тоже попрощался со мной. Узкие глаза, сощуренные от дыма сигареты, делали его сейчас еще больше, чем обычно, похожим на японца.

Я услышал, как машина тронулась с места. Рычание мотора ворвалось в плавную мелодию вальса, словно камень, прорвавший тюлевую занавеску. Я проспал у Фернандеса всю вторую половину дня и все-таки чувствовал, как сон валит меня с ног, обволакивает мозг.

Сквозь косые планки опущенных жалюзи я выглянул наружу. Срезанные по пояс фигуры людей, случайно оказавшихся вблизи фургона, — вот все, что я смог увидеть.

Я прислушался к гулу праздника, над которым все время парила назойливая мелодия вальса. Моника сейчас ждет меня в постели, залитая мягкий светом ночника. Я хорошо сделал, ничего не сказав ей о письме. Она ждет меня. Ты ведь придешь сегодня вечером?.. Такой умоляющий голос!.. А мадам Альмаро сейчас, должно быть, плачет. Ну конечно, плачет… Если ты не убьешь его, найдется другой. Альмаро больше уж никогда не прикоснется своими огромными лапищами к ее розовой красивой шее…

Мимо жалюзи один за другим тянулись безголовые люди. Среди ночи рыщут полицейские — они ищут меня, хотят отомстить за Альмаро. Они, наверно, пойдут к Флавии: «Но я его не видела! И он не заплатил мне еще за комнату». Они пойдут к Идиру, до которого уже дошла эта весть! Все-то ему известно, этому Идиру…

Шарманка на карусели теперь медленно наигрывала вальс из «Веселой вдовы».

В больнице люди в белых халатах пытаются спасти жизнь этого человека, которая ускользает из него через две маленькие дырочки, пробитые мною, Смайлом, в груди могущественного Альмаро!.. В груди того, кто хотел царить в своем огромном поместье Афлу! Целые дуары зависели бы от него! А как бы он эксплуатировал своих батраков! Они ведь только полудикие бедуины, не так ли?

Может быть, и Сориа тоже знает о происшествии? Может быть, он прислушивается, не раздадутся ли на лестнице мои шаги? На мгновенье я почувствовал себя взволнованным, вспомнив его огорчение, его помертвевшее лицо, его глаза, которые не умели плакать… Но теперь мне не было никакого дела до всего этого. В ушах у меня звучал вальс. И внезапно убежище это показалось мне отвратительным. Почему бы мне не покончить с этим ожиданием и не пробраться к Атару, в Уджду? Деньги у меня еще остались. Я не боялся никого и ничего. Уничтожив Альмаро, я с лихвой рассчитался за все!

Узнав о покушении, взволнованная Моника, наверно, поняла, что всю последнюю ночь, лежа рядом с ней, я думал о человеке, которого мне предстояло убить. Но разве она сама не носила в своем сердце образ другого? «Твое письмо доставило мне огромную радость». Я чувствовал, что образ Моники медленно уходит из моего сознания — так же, как гаснет лихорадка, которая так долго жгла кровь.

В горле пересохло от нестерпимой жары, и, вконец измученный, я повалился на топчан. Шарманка на карусели снова заиграла вальс из «Веселой вдовы». Я зажал ладонями уши, чтобы больше ничего не слышать, и все-таки различил гудок поезда, мчавшегося мимо станции Хуссейн-Дей. Гудок этот надолго повис в воздухе, словно вопль зверя, в ужасе бегущего прочь. Мне вспомнился длинный состав, зажженные в ночи огни, поездка с Фурнье… И меня охватило какое-то животное желание тоже бежать отсюда. Но Фернандес обещал мне не терять времени даром.