Вера Кобец - Прощание

Через три дня начались приготовления к свадьбе. «Фата, — говорила задумчиво бабушка, — нет, я не могу представить тебя в фате. И все же что-то на голову просится. Когда-то я знала модистку, которая справилась бы отлично. Знаешь! Попробую-ка ее разыскать. Может быть, и жива. Она примерно моя ровесница».

«Кирилл Мельников? — спрашивала по телефону Тата Львова. — Не родственник художника? Ах, нет? Прекрасно, говорят, тот был не слишком-то порядочен. А из какой семьи ваш юный Мельников?» — «Тата, я рада была бы видеть тебя на свадьбе, но у нас все будет очень камерно», — говорит бабушка. «Кто б мог подумать, что сумеем отплатить Тате Львовой ее монетой», — хмыкаю я. «А в чем дело?» — спрашивает Кирилл. Мы с бабушкой переглядываемся. «Кира, все это сразу не объяснишь», — говорю я. Но есть проблема, которая портит мне настроение по-настоящему. В Саратове мама, отчим, сводные брат и сестра. Что будем делать? К счастью, Кирилл уже все решил. «Нет, Гулька, они тяжелы на подъем. Поздравят по телефону — и баста». — «Очень разумно, — кивает бабушка. — Остается решить вопрос мебели. Думаю, Катя теперь будет пользоваться, — голос срывается на секунду, — маленьким письменным столом своей мамы, а вы, Кирилл, сможете заниматься в Катиной комнате. Туда нужно поставить широкое ложе, но места хватит — я промеряла». «Угу». — Кирилл захватил губами прядку моих волос и тянет тихонько к себе. Пошевелиться я не могу, кивать головой тоже трудно. «Покупать ничего не придется. Просто мы поменяем диваны. Так будет правильно», — заканчивает бабушка.

И вот настает этот день. С утра солнечно. В помощь Фене приглашена соседская Григорьевна, которая тоже «не лыком шита и раньше умела себя показать». Меня отправляют к модистке Матильде Романовне (отыскать ее было трудно, но мы и в этом преуспели). Шляпа для свадьбы была готова уже вчера вечером, но бабушка заявила, что мне удобнее будет заехать за ней в самый день церемонии, с утра. «Ты все успеешь, а нам без тебя гораздо вольготнее», — таинственно заявила она, и я не спорила, все шло само собой, а я только вертелась, откликаясь на указания, и была словно опутана лентами праздничного серпантина.

Разговорчивая Матильда Романовна неожиданно оказалась весьма озабоченной. «У меня есть одно опасение, — быстро заговорила она, — но даже если оно оправдается, мы найдем выход из положения. Милая! Вы — невеста! Дайте я вас поцелую». Она упорхнула — этакий ангелочек в белых кудряшках и с круглым розовым личиком, — и тут же вернулась, неся в растопыренных пальцах кружевную красавицу, очень похожую на легкокрылую белую птицу. Знаком велев мне сесть, она ловким движением прикрепила ее к моей голове, немного поколдовала и, сказав «оп!», повернула меня лицом к зеркалу.

В двенадцать с коробкой в руке я уже была дома. В прихожей — белые пионы. Запах цветов, кажется, наполняет всю квартиру. И еще что-то необычное. Как бы это определить? А вот как: все залито радостью. «Матильда уже звонила, — говорит бабушка. — Она считает, что шляпа — шедевр. Не перехвасталась?» — «Кажется, нет». — «Отлично. Иди одевайся. Через сорок минут мы ждем тебя в столовой». Открыв к себе дверь, я не сразу узнаю комнату. Тахта, переехавшая из маминой комнаты, накрыта чем-то коричнево-золотистым, шторы на окнах — из той же ткани. На туалете бронзовые безделушки. Я знаю их с детства, но они всегда стояли под стеклом и «ждали своего часа», а теперь словно улыбаются, приветствуя его. Письменный стол я освободила еще вчера — теперь это будет рабочее место Кирилла. А над столом, на стене, кинжальчики разных размеров и формы, в ножнах и без, то есть вся знаменитая коллекция холодного оружия. «Ну как. Нравится?» — спрашивает Манюся. «Поскольку это теперь отчасти кабинет Кирилла, думаю, место дамасской стали именно здесь», — улыбается бабушка.

Из столовой несутся веселые голоса. Отчетливо слышен бас Бориса Алексеевича, меццо-сопрано Ольги Артемьевны, рассыпчатый девичий смех Елизаветы Степановны Крафт. Мой белый костюм аккуратно выложен на тахте. Они обо всем позаботились, все приготовили. Я невольно зажмуриваюсь. Годы, как календарные листики, вальсом кружатся перед глазами. Девочка в белой шубке с туго завязанным голубым шарфом, та же девочка, но постарше, старательная, с аккуратными косами, а вот она уже выросла, губы кривятся от иронической полуулыбки. Улыбаться труднее, труднее, труднее. В отчаянии она сжимает голову, которая вот-вот треснет, как переспелый арбуз: «Мне больше не выдержать, нет, мне больше не выдержать». «Катя, поди-к сюда». — «Сейчас, Феня». И со всех ног прочь от этих видений. С чего они вдруг обступили? Ведь сегодня цветы, радость, праздник.