Филипп Майер - Сын

16 марта 1916 года

Чарлз вернулся, но ему запрещено покидать те четыре округа, где расположены наши владения. Он расхаживает по дому, гордо вскинув голову; мне отчего-то трудно на него смотреть. Судья Пул заверил, что никаких обвинений предъявлено не будет. Для верности они с шерифом и отцом навестили тех, кто войдет в состав коллегии присяжных.

Хотел бы написать, что разрываюсь между надеждой на наказание и желанием оправдания. Но нет. Я хочу одного: чтобы его оправдали. И хотя его грехи многочисленны… это мой сын, которого я сам вырастил.

Поехал за покупками, глубоко надвинув шляпу, все время боялся встретиться с Эстер Холлис, матерью Датча и Билла, но, к огромному облегчению, вспомнил, что она скончалась несколько лет назад.

Никого, похоже, убийство особенно не тревожит, и менее всего — мексиканцев. Coraje [87] Гнев, раздражение, бешенство, отвага ( исп. ). , говорят они, жара, пыль, оскорбления. Даже у лошадей бывает. А для внука великого патрона , человека темпераментного, coraje вещь закономерная. Особенно когда клевещут на его семью. Да еще публично… По чести говоря, это единственный разумный поступок в такой ситуации.

А тем временем оба брата Холлиса постепенно обращаются в прах. Невозможно поверить, что мы действительно созданы по образу и подобию Божьему. Слишком много в нас от рептилий, от пещерного человека с его дикими повадками. И ведь найдется немало тех, кто не прочь туда вернуться. Стать рептилией. Змеей, притаившейся в засаде. Нет, они, конечно, не говорят змея , им больше нравится лев , но разница-то невелика, разве только внешне.

24 марта 1916 года

Большое жюри не предъявило обвинения.

2 апреля 1916 года

Несмотря на убийство Датча Холлиса и на историю с Гарсия, наше имя имеет больший вес, чем когда-либо. Там, где я готов столкнуться с обидой, встречаю уважение; жду зависти, а получаю ободрение. Не воруйте у МакКаллоу — вас убьют; не браните МакКаллоу — они убьют вас. Отец считает такое положение дел правильным. Я напомнил ему, что идет десятый век второго тысячелетия.

В итоге все вышло по его — нас считают людьми другой породы. Им вообще не приходит в голову, что мы тоже нуждаемся в пище, что у нас тоже идет кровь, что на нас можно устроить облаву с вилами и факелами. Или, точнее, со святой водой и осиновыми кольями.

Что касается более глобальных бедствий, люди Вилья вчера напали на казармы в Гленн-Спрингс. И пусть я сочувствую мексиканцам, вместе с отцом с нетерпением жду прибытия пулеметов Льюиса, которые выпускают десять 30-калиберных пуль в секунду. Истинное спасение, когда приходится малыми силами противостоять многочисленному противнику. Из-за войны в Европе заказ поступит с существенным опозданием.

Всерьез поговаривают, что мексиканское правительство планирует штурм Ларедо — войска Каррансы группируются за рекой. Мексиканцы убеждены, что мы должны вернуться к прежним границам (по Нуэсес). Техасцы уверены, что граница пролегает миль на триста южнее, где-то в районе Дуранго.

Салли хочет переехать в Сан-Антонио, или в Даллас, или даже в Остин — куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

— Мы в полной безопасности, — уверял я. — Ни гансы, ни мексиканская армия не подойдут к нашим воротам.

— Я вовсе не этого боюсь, — вздохнула она.

— Ты беспокоишься о мальчиках?

— Обо всех троих. Двух живых и одном погибшем.

— Все будет хорошо.

— Пока опять кого-нибудь не убьют. Или пока их не разыщет чей-нибудь мстительный брат.

— На свете не осталось больше ни одного Холлиса. Мы проверили.

— Значит, будет кто-то другой.

Я не стал напоминать, что брак с мужчиной из семьи великого Илая МакКаллоу был для нее почетной наградой. Я устал, окончательно обессилел.

— У моих племянников в Далласе есть ружья, — печально произнесла она. — Они охотятся на оленей. Ходят в школу, волочатся за распутными девчонками, но… — она запнулась, — я видела мальчика…

— Датча? — ласково переспросил я.

— Они бросили его под навесом за домом шерифа Билла Грэма. Стыд и позор.

Я ничего не сказал на это. Уже давно у нас все пошло наперекосяк, но всякий раз, когда я начинал надеяться, что еще не поздно наладить совместную жизнь, она все портила. Я отвернулся, окончательно замкнувшись в себе.

— Ты можешь оставаться здесь, Пит, один. Я потеряла всех, кого боялась потерять.

Весна 1851 года

Для обычного бледнолицего индейские имена звучат бессмысленно и похожи на клички животных, потому белым трудно было понять, с чего бы относиться к этим ниггерам прерий как к человеческим созданиям. Дело в том, что у команчей было табу на использование имени умершего прежде человека. В отличие от бледнолицых, миллионы которых зовут себя одинаково, поколение за поколением, у команчей имя человека живет и умирает вместе с ним.