Филипп Майер - Сын

— Нам завтра рано вставать. Доброй ночи.

И все. Ей отдельно — ни слова. Она ушла спать в ярости.

Утром она снова велела притормозить по пути, чтобы набрать мяты.

— Вы твердо намерены помешать нам работать?

— Вы же все равно планируете торчать тут целый год.

— Если ваш дядюшка не выгонит меня.

— Чудесно. Тогда мне тем более все равно.

— Не разочаровывайтесь раньше времени.

— Поздно, — отрезала она.

— Уверены?

— Абсолютно.

— Я и не знал…

— Вы непроходимый тупица! — взорвалась она.

Он попытался взять ее за руку, и в первый раз она не позволила.

После обеда они валялись на одеяле в тени. Она соблазняла его, и на этот раз успешнее, руки стали смелее, но потом возникла естественная пауза. Возбуждение дошло до высшей точки и угасло, опустошение заполнило ее, как будто уже произошло то, что и не думало начинаться. Она решила изменить отношение — принять это как техническую проблему, с которой нужно разобраться; приподнялась и начала расстегивать рубашку Хэнка, не очень представляя, как будет стаскивать ее с плеч. А пока, закончив с рубахой, расстегнула ремень и пуговицы на брюках. Он не останавливал ее. В ответ на вопросительный взгляд она решительно кивнула. Несколько секунд — и он сбросил одежду. Она — следом за ним. Он замер, разглядывая ее, грудь и все прочее; ему, очевидно, понравилось, но вместе с тем ей показалось, что смотрит он оценивающе, и, чтобы преодолеть смущение, она прижалась к нему.

Они двигались медленно, потом все быстрее и быстрее, а потом желание стало вовсе невыносимым, она стиснула его и, не зная наверняка, как получить желаемое, приподняла бедра, и внезапно он оказался прямо внутри. Совсем не больно. Даже наоборот. Она прижалась еще теснее, и вот тогда ощутила боль, но коротко, и сразу все прошло. Как будто порвалась бумажная перегородка — именно так она себе это и представляла. Он захватил инициативу, и она забыла обо всем, потом опять вспомнила и успела подумать, неужели вся эта суета вокруг боли мешала ей заниматься этим каждую минуту жизни.

Кажется, над головой колышутся деревья, но она не уверена; не совсем понимает, где вообще она находится и на этом ли свете. Вроде бы должна быть кровь. У тебя пойдет кровь, гласит поверье, кровь-кровь-кровь, как будто это самое страшное на свете. Ей хотелось смеяться. Нет, смеяться нельзя, он неправильно поймет. Она словно во сне и в то же время не спит, чувствует свое тело и как будто вылетела из него, она здесь и одновременно где-то еще, и вот опять здесь. Лежит на одеяле, сверху на ней мужчина, а в спину впивается камешек или что-то еще твердое. Она обняла его покрепче. Это продолжалось довольно долго, но тут он стремительно вышел из нее. Она понимала почему, но все равно огорчилась.

— Прости, — пробормотал он.

— За что? — Она поцеловала его в шею.

— В следующий раз будет лучше.

— Мне понравилось.

— Будет еще лучше.

— Иди ко мне.

— Дай мне пару минут. — Он скатился с нее и устроился рядом, забросив на нее ногу.

Она пошевелила бедрами. Она нарушала все правила, и это было восхитительно.

— А рукой ты можешь? — Она ненасытна, но он с радостью подчинился.

Ощущения нарастали, и это было гораздо лучше, чем все, что она делала сама с собой, но, прежде чем она кончила, он вновь оказался сверху.

— Давай медленно и длинно, — попросила она.

Он так и сделал, и ее накрыла горячая волна, как будто ее опустили в ведро с теплой жидкостью ( красная краска , решила она, это красное), жар распространялся от талии во все стороны.

А потом опять стало очень хорошо, и он опять быстро выскочил из нее. Она удержала его в объятиях. Он попытался поцеловать ее в шею, но едва сумел приподнять голову. Силы покинули его. Он, как пьяный или спящий, касался губами ее кожи, скользя от уха к плечу. От него приятно пахло. И она еще крепче обняла его.

— Ты?.. — через минуту спросил он.

Он что, в самом деле не решается произнести? Ей было больно, потом не больно, просто очень сильное ощущение. Как будто так и должно быть.

— Как ты думаешь… — заговорил он.

— Ш-ш-ш, — перебила она. — Ш-ш-ш ш-ш-ш ш-ш-ш.

Она по-прежнему словно лежала под водой, в теплой ванне. Чуть позже очнулась, сердце билось странно — как будто это не ее, а его сердце. Кровь , вспомнила она, — смешно, какие же люди идиоты, какая глупость . Она гладила его по спине, целовала волосы. Он вздохнул, но не проснулся. Дул легкий ветерок, и журчание ручейка, сбегавшего с холма мимо старой церкви, напомнило ей, как они с братьями нашли могилу. Все ушли , подумала она, все умерли . Солнечные блики мелькали в листве. Если я умру…