Александр Попов - 54 метра

Гроб стоит ровно посередине, накрытый крышкой. Едем куда-то снова. Куда — не знаем. Зачем нам что-то знать? Сиди и молчи. Справа от меня снежная пустынная дорога с проносящимися остовами деревьев. Они будто умерли, вознося руки-ветки к солнцу и небу. Замерли их сухие кости, так и не достав до синевы, не потрогав солнца. Так и не поцеловав звезды. Многие из них весной проснутся и будут снова жить, до следующей зимы. А тело в гробу уже никогда не проснется. Оно будет съедено червями и растаскано по кусочкам мышами-полевками. Я представляю, как черви будут копошиться своими белесыми телами сплошным живым ковром, и мне снова становится дурно. Я думаю, что когда придет мой черед умереть, то лучше быть кремированным. Ведь настоящие воины в древности предавались огню, а их пепел подхватывал ветер и нес по миру, давая возможность попрощаться с ним. В этом есть что-то благородное и очищающее.

Слева от меня сидит тот паренек, который со мной таскал трупы в морге, а напротив сидят те, кто вовремя смылся. Этих двоих распирает любопытство. Им явно интересно: а какой он? Тот человек, который в гробу? Один из них встает и поднимает крышку гроба прежде, чем я успеваю что-либо сделать, чтобы остановить его. Одновременно с этим наша машина попадает в абсолютное бездорожье. Если бы это был самолет, то это назвали бы вхождением в зону повышенной турбулентности. Самолет бы трясло, а пассажиры визжали от страха. Им бы очень хотелось в эту секунду жить. И неважно, что вся их жизнь — это стремление к безграничному потреблению и возможности оставить свою копию, на 50 процентов совпадающую с оригиналом. Когда человек живет? Когда ходит в детский сад и выполняет указания родителей и педагогов? Когда ходит в школу и делает бесконечные и однообразные домашние задания, убивающие чувство индивидуальности? Когда служит в армии? Когда устраивается на престижную работу? Когда стоит в пробке? Когда прижимается к чужим людям в метро? Когда спит? Когда ест? Когда? Когда? Когда? Эти мысли крутятся в моей голове в то время, как наши земные дорожные ямы начинают подбрасывать содержимое кузова вверх, словно мы мыши в банке. На доли секунды, наверное, мы попадаем в состояние невесомости. Крышка гроба сползла рядом с любопытным, который упал от тряски на пол. От толчков мертвец стал выбираться из «домика Барби». Его левое веко, налитое запекшейся кровью, почти закрывает глаз, но все равно виден зрачок, смотрящий в никуда.

Смотрели фильм «Уик-энд у Берни — 2»? В этой черной комедии труп начинал пускаться в пляс при звучании мотивов латиноамериканских танцев, что в принципе забавляло. Но нашего-то «плясуна» лучше хоронить в закрытом гробу, настолько он страшно выглядел.

Надрезанные сухожилия и поломанные кости дергались конечностями, как у тряпичной куклы, которая вылезала из цинковой коробки. Руки и ноги как плети молотили воздух и попадали по курсанту, открывшему гроб. Покойник будто сердился за потревоженный покой. Курсант визжал, закрыв лицо руками. Остальные тоже забились в углы и орали. Нужно было их успокоить. Кто-то должен быть сильным. Сегодня это я… Вскакиваю и, пытаясь сохранить равновесие, начинаю ногами запихивать труп обратно. Когда получается, закрываю его крышкой и подаю руку упавшему. Тот хватается за нее и встает. Я ору сквозь рев автомобиля: «Деньги есть?» Все молча кивают. Я снова ору: «Давайте!» Курсанты отдают мне купюры. «Сейчас поедим и выпьем, чтоб согреться», — говорю я. Начинаю со всей дури барабанить по водительской кабине кулаками, пока водитель не тормозит.

— Командир, остановишь возле ларька? Уже три часа — жрать хочется, да и замерзли мы, согреться надо, — делаю жест пальцем у горла, означающий выпивку.

— Вам же нельзя… — пытается перебить меня водитель. Но я ему говорю:

— А с трупами возиться можно? Иди-ка ты на хер. Не остановишься — я тебе стекло лобовое разобью, чтобы наравне путешествовали. А то, понимаешь, сидишь себе в нагретой кабине и размышляешь, что нам можно, а что нельзя…

Мы остановились у ларька, и я через несколько минут залез в кузов с несколькими бутылками водки и пакетиками сухариков — на большее не хватило средств. С хрустом откупорил крышку литровой бутылки и приложился к горлышку. Шумно дыша через нос, я выпил ее, не останавливаясь, до дна. Остальные пустили другую бутылку по кругу и отпивали небольшие глотки. Они уставились на пустую бутылку в моих руках и на меня, но, видя, что я в норме, продолжили свою процедуру. Я даже не согрелся, а голова ясная-ясная. Не действует. Жалко. Только пищевод жжет от этой сорокаградусной гадости.