Александр Попов - Наследник

Как порой хочется что-то изменить в своей жизни! Оглянешься вокруг: с кого бы взять пример – и уныло опустишь глаза. Но неожиданно память сердца приходит на подмогу: мне часто вспоминается дедушка – отец моего отца. По материнской линии, к слову, я своих предков совсем не знаю: умерли они, когда моей матери от роду и года не было.

Мать и отец почитали моих дедушку и бабушку и не по-современному благоговели перед ними. Сам же я лично знаю их не очень хорошо, но столько мне говорено отцом о них, что я живо и ясно воображаю их жизнь, вижу многие картины. Что-то, конечно, домыслю для цельности рассказа, где-то мазну сочными, свежими красками, но от истины в сторону не шагну.

Что же такое были мои дедушка и бабушка?

Родились, жили и умерли они в небольшом городке-поселке здесь, у нас в Сибири, с очаровательным, теплым именем – Весна. Да, да, Весна, так и звали – Весной, Веснушкой. Это имя меня всегда будет греть. Хотя городок по своему облику был заурядный: с запада, по обрывистому берегу реки Весны, стояли темные цеха и большие штабели бревен лесозавода. На отмелях – завалы плотов, снесенных наводнением бонов, бревен и коряг. Монотонно гудели цеха и скрежетали транспортеры. Стойко пахло распиленной сырой древесиной, корой, застоявшейся водой технических бассейнов. Восточный клин Весны – сельский, застроенный добротными домами. За окраинными избами простирались поля и луга с редкими перелесками. Здесь стоял древний запах унавоженной земли, а в начале лета – новорожденный дух цветущей черемухи, которая заселила травянистый берег километров на пять, и звали это место тоже красивым словом – Паберега.

Огромный с четырехскатной крышей пятистенок Насыровых возвышался возле обрыва над Весной. Жило в нем двенадцать человек: десять детей, хозяин – Петр Иванович и хозяйка – Любовь Алексеевна; мой отец, Григорий, был их восьмым ребенком. Жили трудом, заботами.

Бабушка всю жизнь проработала по дому: хозяйство большое, детей много. По утрам вставала очень рано. Перво-наперво шла кормить поросят, выгоняла в стадо корову. И весь день пребывала в хлопотах то в избе, то на огороде, то в стайке, то еще где-нибудь. В молодости была красавицей, но в трудах преждевременно постарела. То, что было хорошим, приятным, радостным в прошлом, нередко вспоминается почему-то с грустью, и на бабушку посреди забот неожиданно находила печаль по прошедшему. Присядет, бывало, и долго сидит, задумавшись.

– Чей ты, девка? – очнувшись, скажет. – Ишь, расселася. Ты ишо разлягися. Огород-то неполотый, а она – вон че.

Жизнь ее текла так же покойно, размеренно, трудолюбиво и незаметно, как и узкая чистая Весна перед домом тянула к Ангаре свои воды.

С малолетства мой дедушка работал на лесозаводе. Багром толкал к транспортерной линии бревна или загружал в вагоны древесину – самый тяжелый на заводе труд. Вечерами и в выходные дни рубил односельчанам дома, бани и сараи. Дедушка был маленького роста, костлявый, с узкими плечами, но лицом – красавец: светло-карие глаза с улыбчивым, ясным взглядом, рыжеватые барашковые волосы, по-девичьи округлый подбородок. Жил дедушка (дальше буду называть его Петром, ведь тогда он был молод) до своих восемнадцати лет развесело, беспечно; "батяне" помогал в работе, иногда сутками пропадал на рыбалке, девушек любил, и они отвечали ему взаимностью. Но как-то посмотрел Петр в девичий хоровод – чутко поглядывала на него молоденькая соседская дочка.

– Важна, – сказал он товарищу, указывая взглядом на Любу. – Недавно была пацанкой, и вот те на.

– А глаза-то у тебя загорелись – как у кота на сметану, – посмеялся товарищ.

– Глаза-то – ладно. Голова кругом пошла.

Товарищ серьезно посмотрел на Петра:

– Неужто – с первого взгляда?

– Сполвзгляда.

Поутру Петр подкараулил Любу в саду, – она пришла поливать смородину. Парень любовался девушкой из кустов малины. Люба мало походила на деревенскую, про себя Петр назвал ее дамочкой: низкая, худенькая, с тонкими черными косичками, в которые были вплетены выцветшие атласные ленты; лицо румяное, маленькое, но глаза большие, блестящие.

Вылезая из своей засады, он шумно зашуршал кустами, не чувствовал, как кололись стебли. Люба вздрогнула, выронила ведро с водой и хотела было убежать.

– Соседушка, погоди. Ты чего испугалась? Меня, что ли, Петьку? Вот дуреха!

Она глянула на соседа и зарделась. Он подошел ближе и легонько коснулся ее худеньких плеч: