Александр Попов - 54 метра

Бух! — проваливается в воздух и спиной гулко плюхается на газон, как водолаз с баллонами при перевороте за борт судна (крупным планом водолаз, проделывающий такой кульбит). А я ухожу быстро и бесшумно, как белорусский партизан, пока она не очнулась. Уж лучше онанизм, который почему-то не приветствуется. Хотя это и есть почти вся наша половая курсантская жизнь.

Лет в четырнадцать отец заговорил со мной об онанизме. Он считал себя продвинутым психологом с красным дипломом и хотел откровенничать со мной, как со своими клиентами-матросами. Клиентов оказалось мало в гарнизоне, и он переключился на семью. Он говорил, что это нормально, что это делают все. И вообще, это даже полезно, если не увлекаться. А когда станешь офицером и начнешь ходить в «автономки» по полгода, так и вовсе это станет твоей личной жизнью. Блин! Я был обескуражен таким разговором и подумал вот о чем. О тех порнокассетах, просмотренных мною с десятилетнего возраста, когда обнаружил у себя в штанах эрекцию. Я подумал, что поздновато он как-то с такими лекциями подкатил, что пора бы уже о контрацепции разговор вести. Нет, правда, так и подумал. Ну а внешне соглашался с отцом, который выпил для храбрости и немного увлекся, поэтому часто терял нить разговора и повторялся в высказываниях, дыша на меня сигаретным дымом и перегаром.

Так вот, забил я на все это. На гражданскую жизнь. На секс по любви. Вообще на секс. Больше шестисот курсантов со спермотоксикозом, а рядом маленькая деревня, где даже восьмиклассница считается почти зрелой женщиной. НЕ ХОЧУ! Это не та жизнь, о которой писали Дюма и Пушкин. Это не та жизнь, в которой упоминаются НАСТОЯЩИЕ люди, ценящие и вершащие свои и чужие судьбы. ВСЕ ЭТО — ВЫГРЕБНАЯ ЯМА. В этой яме, в куче говна барахтаются люди. И у них есть свои приоритеты. Приоритет — находиться сверху. Но запах ведь тот же! Все, что я сейчас рассказал, являлось описанием моего душевного состояния и внешнего общества. А подводил я вот к чему.

Спал я, спал, и вот в один непрекрасный день, а точнее, в непрекрасное утро, командир решил проявить храбрость перед самим собой и разбудить мое бренное тело почти после подъема. Он принялся меня трясти за плечо. А я спросонья лопотал:

— У-у-у! Мама, можно я не пойду в школу. Ну, пожалуйста…

АГЕИЧ, почувствовав себя хозяином положения, пропищал величественно:

— НЕТ! — и стукнул меня рукояткой металлического фонаря по лицу. В итоге я встал и уставился на командира-насекомое, прикидывая, сколько он выпил, чтобы решиться на такой поступок. Как-то ночью он попытался показать преимущество своей власти (начал бить меня по лицу) и уже один раз получил в темноте по «чайнику» спросонья.

Я тогда сказал, поднимая его с пола: «Я думал, что это ГОМОСЕКИ напали. Обычно они приходят по средам и нападают. Но и по четвергам тоже захаживают. И вообще заявляются без расписания когда хотят. Они ведь ГОМОСЕКИ».

Выслушав мое откровение, он перестал захаживать ко мне по ночам. Наверное, боялся ГОМОСЕКОВ. Он позволял себе только издали, стоя на середине кубрика, словно одинокий маяк среди океана, светить мне в лицо фонарем и что-то передавать по азбуке Морзе, мигая светом. Псих, одним словом.

Надо сказать, что военные спят на двухъярусных кроватях и по команде «ПОДЪЕМ» откидывают на высокие спинки-дужки одеяло с простыней. Получившийся прямоугольный треугольник из железной спинки и материи называют «откидкой».

— Почему вы спите? — задало вопрос чудовище, и в его ноздрях заколосились поля черного пшена, колеблясь при каждом выдыхаемом слове. При этом его кадык ездил от засаленной желто-кремовой рубашки до упрямо растущей, местами желтой как бы с подпалинами, щетины и обратно.

Я вздохнул и заговорил:

— Если это философский вопрос, то у меня множество ответов. Если воспринимать сон как возможность восстановиться физически, это одно. А еще можно воспринимать сон, подобно инкам или ацтекам, как основу жизни. Вы же, наверное, знаете, что эти развитые племена со своей огромной культурой считали сон единственно реальной жизнью? Они приходили в эту жизнь, чтобы спать. Возможно, это звучит странно, но это не более удивительный факт, чем бесследное исчезновение одного из племен. Они оставили после себя постройки и жилища, золото и оружие. Но не оставили ни единого фрагмента останков тел. Точнее, их не нашли. Они будто перенеслись в другой мир…

— М-м-м, — мычит насекомое, шевеля волосками-щупальцами. Кажется, что они схватят меня и порвут на части, как в кино. А на уровне его головы находится «откидка», о которой я говорил ранее. Во время моего трактата по философии жизни и сна из нее медленно-медленно появляется нога. Командир ее не видит, он слишком занят мычанием в ответ на мою дискуссию.