Александр Попов - 54 метра

Перед самым отъездом в распределительную воинскую часть под Питером заехал в госпиталь к Ухову. Я знал его по Нахимовскому училищу и Низино. Полтора года назад в строй, в котором был и он, на ста километрах в час влетела маршрутка. Глухие и частые удары о кузов автомобиля, как барабанная дробь, заставили его вовремя обернуться и отпрыгнуть в сторону. Поэтому задело только половину тела, раздробив ключицу и плечевой сустав правой руки. И вот уже полтора года из его тела торчат железные штифты, подгоняющие осколки костей в единый узор. Каждый день физиотерапия мышц — небольшие удары током, чтобы те не исчезли за физической ненадобностью. Его уже забыли в училище. Он просто числится. Даже я его позабыл.

Посидели, поговорили. Он сильно изменился, такое ощущение, что мы абсолютно чужие друг другу. Наверное, разные переживания делают из нас разных людей. Прощаясь с ним, сказал, что уезжаю в армию. Зная, как там относятся к бывшим курсантам, поделился своим мандражом и сомнениями. Стало немного легче. А Ухов сказал:

— А меня через полтора месяца выписывают, наконец.

— Ну и хорошо, — ответил я.

Кстати, водителю, который был за рулем той маршрутки, ничего за это не было. Учитывая, что одного из семнадцатилетних курсантов он задавил насмерть и многих покалечил, один год условного заключения — это мало. Оказалось, что у водителя справка из психбольницы есть. Эх, жизнь-жизнь…

В другом отделении лежал Туркин. Добрый, веселый, отзывчивый — настоящий друг. Его привезли сюда с приступом эпилепсии. Для него это звучало, как приговор. Он сирота, и идти ему было некуда, только на улицу. Военная служба была для него единственным шансом на жизнь в обществе, потому что учеба в институте оказалась неподъемной финансовой ношей. А, как известно, нет денег, нет — учебы. Но он улыбался и рассказывал анекдоты. Я смеялся, думая, чем ему можно помочь. И понял, что ничем.

— Не переживай! — стучал по плечу мой маленького роста друг. — Вот увидишь, все у тебя будет хорошо! И за меня не переживай, найду способ, чтобы врачи эту тему со здоровьем замяли.

Мы обнялись, и я пошел. В голове, словно кадры из фильма, крутились наши с ним приколы на КВН…

…Мои мысли прервал наряд милиции, прибывший в наш вагон из-за жалоб гражданских. Некоторые личности из нашего числа и вправду вели себя по-скотски, выставляя напоказ мнимую браваду с агрессией. Дети «капразов», чьи папы служили на Севере, при штабе, обещали помочь в обустройстве тем, кто изо всех сил доказывал, что он их лучший друг. Некоторые лезли из кожи, пытаясь угодить, подлизать задницу. Мерзко все это выглядело. Как сыночки, которых и так всюду прикрывали отцовские связи, раздавали несуществующие регалии и обещанья, «как только доедем». Все это я уже видел. Видел, как страх, червем проедающий душу человека, превращал его в гримасничающего и заискивающего перед более сильным (что спорно) человеком раба. Наивные имбицилы защищали баловней и всячески развлекали, но сейчас стихли при виде милиции, которая резиновыми дубинками давала понять серьезность их намерений.

Я лежал на верхней полке и медитировал, сдерживая волны адреналина. Меня, испытавшего тюремное зло «Держины», трудно было испугать. Меня больше тревожил факт неопределенности, чем лицо реальной опасности. Ожидание смерти хуже смерти. Ожидание боя хуже боя. Доеду, а там разберусь. У каждого своя судьба, от которой не уйти…

Мы доехали до Мурманска, где нас долго отказывались пускать в автобус, следующий до Североморска. Бабка-контролерша с лицом профессионального боксера и косой саженью в плечах вытолкала нашего худенького, похожего на дистрофика, лейтенанта на улицу. Лейтенант упал и, поднимаясь с асфальта, поймал головой чей-то вещмешок, метко брошенный контролершей из автобуса. Нами было принято решение — радикальных действий по отношению к гражданскому населению не предпринимать, все-таки в армию едем — не к спеху. Поэтому подождали следующего автобуса с менее суровой контролершей, имеющей меньший обхват бицепсов и талии.

Нервное напряжение передавалось всем на корень языка, заставляя тот дергаться, отбивая потоки ничего не значащей речи.

— Блин! Приехали за полторы тысячи километров, Родину защищать, а нас не пускают!

— Товарищ лейтенант, а давайте по домам разъедемся. Ведь видите, день не задался как-то…

— Да уж, не пригодный мы для службы день выбрали…

— Захочешь отдать долг Родине, приходишь, а ее нет дома…